Из всего, что было рядом, из рояля, золотых блюд, барабанов, липкой от мёда арфы, складывалась небесная лестница, и она стала карабкаться по ней ввысь. Нескончаемый шёлк её одеяния развевался на налетевшем ветру, создававшем какофонию звуков музыкальных инструментов, усиливавшуюся, когда она хваталась за них, взбираясь к вершине. Ткань цеплялась и липла к серебряному мёду, и она скинула её, представ пред ним, закрыв глаза. Она ждала.

Он медленно подошёл к ней, алые когти, смоченные её кровью, стучали в пустоте. Мина дрожала. Он встал на задние лапы, обхватил её своими крыльями, прижав к себе передними лапами, оставив кровавые следы на спине. Девушку щекотали сотни мягких перьев, они неровно двигались от каждого тяжёлого вздоха, от любого другого движения. Мягкое и тёплое тело льнуло к ней, оно не было каменным, оно было живое, чувствовавшее и отзывающееся на её чувства. Она ощутила их.

***

Стефан резко проснулся и сел на скользком, неудобном диване. Он не стал его раскладывать для сна, только накрылся одеялом, и теперь жалел об этом. Шея громко хрустнула суставами при наклоне, затёкшая рука гудела. Оглядевшись по сторонам, вор попытался установить причину своего пробуждения, как будто неудобной позы недостаточно. Окно по-прежнему было плотно зашторено, на вешалке шкурой убитого енота висел рыжий парик Мины. Дверь в купе была открыта нараспашку, и холодный ночной ветер гулял полноправным хозяином. Самой девушки не наблюдалось, диван хранил ком скомканной одежды и одного из одеял. Стефан замер, прислушиваясь к темноте. Не хватало ещё выяснить, что эта полоумная начала страдать лунатизмом. Шла последняя ночь их путешествия, поезд приближался к Улан-Батору.

Над головой Стефана нечто лязгнуло о металл несколько раз. Даже не лязгнуло, а словно кто-то специально тёр или царапал крышу вагона камнем. Дело не в лунатизме, вор не хотел себе признаваться, но чувствовал нечто нехорошее. Он вскочил с дивана и в чём был, в штанах и футболке, в один прыжок, оказался в коридоре. В оба направления он был пуст и тёмен, причудливые тени плясали на панелях, отполированных так, что отражали блики луны. Ни души, ни звука. Ближайшее окно вагона, распахнутое настежь, трепетало языками занавесок. Стефан высунулся в него. В тёмной ночи ничего не было видно, лишь приближались мерцающие огни крупного города, чувствовалось, что поезд замедляет ход. Значит всё-таки Улан-Батор. По металлу вновь заскрежетал камень. Вор, не отдавая себе полного отчёта в действиях, вылез в окно и, цепляясь руками и босыми ногами за рельефные выступы вагона, обдирая кожу, вскарабкался на его крышу. Если верить путеводителю по городам маршрута Восточного экспресса «Евразия», столица Монголии — самая холодная столица в мире. Стефан в полной мере ощутил это на себе, в полу приседе, только после сна, обдуваемый несущимися потоками ледяного воздуха, на крыше плавно тормозившего поезда.

Из темноты вынырнула довольная мраморная морда со жгущими красно-оранжевыми янтарными глазами. От неожиданности вор отступил назад, споткнулся о выступ и упал на спину, растянувшись на холодном металле. Сверху его прижала сильная львиная лапа. Стефан попытался вывернуться, но его правую руку прижала другая лапа, ноги тоже быстро оказались зафиксированы. Левой рукой вор схватился за давившую на грудь каменную конечность, но ничего не мог сделать, ладонь скользила по идеально отшлифованному мрамору. Истукан давил на него всем своим весом, словно собираясь сломать грудную клетку.

— Где она?! — просипел сквозь зубы вор, не оставляя попыток освободиться.

— Рядышком — ехидный голос сфинкса прозвучал отчётливо и громко, не смотря на свистевший ветер.

Стефан выгнулся дугой, так что выпущенный когти твари впились в кожу, и увидел девушку, лежавшую без сознания на противоположном конце вагона, укутанную в одеяло.

— Здравствуй. Ты должен помнить, что меня зовут Эхнатон. Мы с тобой давние знакомые, — мраморная тварь продолжала улыбаться. Её длинная мраморная борода, символ власти фараонов Древнего Египта, почти касалась груди Стефана, когда тварь наклонилась к его лицу — Ей снился хороший сон, в котором была приблизительно такая же поза. Но не подумай, что тебя я тоже осчастливлю. Хотя, если ты станешь настаивать…

— Что ты с ней сделал?!

— Я тебе уже сказал. Показал ей сон, — театрально обиженным тоном ответил Эхнатон на гневный возглас вора, — Но это была идея Кая, он сказал, ей понравится. Очень не хватало девушке. Этого.

Стефан сверлил ухмыляющееся, мраморное лицо в высокой короне, идеальные пропорции которого пугали куда больше, чем, если бы были свиным рылом чёрта из дантевского ада.

— Я понимаю, она не в твоём вкусе, но мог бы её радовать. Хотя, она всё равно всё время была мыслями в Викторе…

— Может, ответишь хоть мне, зачем вы его убили?

— Мы не имеем к этому никакого отношения, он нам был нужен живым, — настроение и тон Эхнатона резко переменились.

Больше он не собирался шутить и заигрывать со Стефаном.

— Хочешь сказать, что корпорации и вы друг друга не знаете? — вор выдавил кривую усмешку, но зашёлся в кашле от нового нажима на грудную клетку.

Он буквально слышал, как хрустят его рёбра.

— Если хочешь знать, они нас обманули. Рубикон пройден. Начинается война, — ядовитый голос прошипел в ухо Стефану.

За спиной сфинкса раздалось несколько сдавленных вздохов, стук о металл в попытках встать или перекатиться. Эхнатон расправил огромные крылья, взлетел на метр вверх, рванув когтями по телу Стефана, и сразу же приземлился, накрыв своим телом Мину, начавшую приходить в себя. Стоило ему оказаться над ней, девушка снова моментально поникла, обмякнув бесчувственной куклой. Стефан поднялся на ноги, растирая кровь под рваной одеждой, если он выживет, на память ему останутся очень колоритные шрамы. Из-за порывов ветра, ему опять пришлось полу присесть. Да и что он мог сделать против огромной каменной туши, которой наверняка не способно нанести вред ни одно оружие.

— Что за война?

— Всех со всеми, глупый человек. Ты лазил по офисам и квартирам сотрудников корпорации Иден и мнил себя единственным всезнайкой? Думал, что никто не догадывается о деятельности корпораций? Все кто должен знать — всё знали! И одним это было выгодно, а другие ничего не могли поделать. Вы, люди, умеете, как никакая другая раса, из известных мне, извлекать прибыль и двигать вперёд прогресс продавая и изничтожая себе подобных. Я с братом и сестрой стоял на одной чаше весов, но пришло время сменить гири, — Эхнатон был невероятно раздражён.

Вор не мог себе представить, что каменное существо может так злиться, плеваться ядом в каждом слове. И если он собирается похитить Мину, почему до сих пор не убил