Вошли мистер Холохан и О’Мэдден Берк. Мистер Холохан тут же уловил тишину в комнате. Он подошел к миссис Карни и очень серьезно заговорил с ней; в это время шум в зале становился все громче. Мистер Холохан стал красным как рак, он волновался и говорил быстрым потоком. Миссис Карни через равные промежутки кратко произносила:

– Она не выйдет. Она должна получить восемь гиней.

Мистер Холохан с отчаянием тыкал в сторону зала, где громко хлопали и топали. Он взывал к мистеру Карни и к Кэтлин. Но мистер Карни продолжал поглаживать свою бороду, а мисс Карни смотрела в пол, поводя носком новой туфельки: она была ни при чем. Миссис Карни повторила:

– Она не выйдет, пока не получит деньги.

После недолгой словесной битвы мистер Холохан запрыгал торопливо из комнаты. Воцарилось молчание. Когда из напряженного оно начало делаться болезненным, мисс Хили произнесла, обращаясь к баритону:

– А вы не видели миссис Пэт Кэмпбелл на этой неделе?

Баритон не видел ее, но ему говорили, что ее игра была замечательной. Разговор на этом угас. Первый тенор, наклонив голову, принялся пересчитывать звенья золотой цепочки, шедшей у него по жилету, улыбаясь и негромко издавая отдельные ноты, чтобы проверить их действие на синусы. Время от времени все по очереди поглядывали на миссис Карни.

Шум в зале уже переходил в рев, когда в комнату ворвался мистер Фицпатрик, за которым не поспевал мистер Холохан, весь запыхавшийся. Топанье и хлопанье зала, как знаками пунктуации, дополнялось свистом. В руках у мистера Фицпатрика было несколько банкнот. Он отсчитал четыре в руки миссис Карни и сказал, что другую половину она получит в антракте. Миссис Карни сказала:

– Не хватает еще четырех шиллингов.

Однако тут Кэтлин собрала юбки и сказала первому номеру программы, мистеру Беллу, дрожавшему как осиновый лист: «Пойдемте, мистер Белл». Певец и аккомпаниатор вместе появились перед публикой, и шум постепенно смолк. Вслед за паузой в несколько секунд послышались звуки фортепьяно.

Первое отделение прошло с полнейшим успехом, за вычетом только номера мадам Глинн. Бедная дама спела «Килларни» бесплотным и прерывающимся голоском, со всеми дряхлыми штучками в произношении и интонациях, которые, как ей мнилось, делают исполнение изысканным. Она выглядела, будто ее извлекли из старого сундука в костюмерной, и публика на дешевых местах начала потешаться над ее высокими плаксивыми нотами. Но первый тенор, а также и контральто нацело покорили зал. Кэтлин исполнила попурри из ирландских мелодий и получила щедрый аплодисмент. Отделение закончилось зажигательной патриотической декламацией в исполнении молодой леди, которая ставила любительские спектакли. После заслуженной овации господа вышли в антракте прогуляться, вполне довольные.

Все это время комната за сценой была полна возбуждения, как растревоженный улей. В одном из углов сбились в кучку мистер Холохан, мистер Фицпатрик, мисс Бейрн, двое служителей, баритон, бас и мистер О’Мэдден Берк. Как заявил последний, он никогда не видывал подобной скандальной выходки. После этого музыкальная карьера мисс Кэтлин Карни в Дублине закончена. У баритона спросили, что он думает о поведении миссис Карни. Тот предпочел бы не говорить ничего. Он уже получил свой гонорар и хотел быть со всеми в мире. Но он сказал все же, что миссис Карни могла бы вспомнить о других исполнителях. Служители и секретари с жаром обсуждали, как следует быть в антракте.

– Я присоединяюсь к мисс Бейрн, – сказал мистер О’Мэдден Берк. – Ничего не платите ей.

В противоположном углу были миссис Карни с супругом, мистер Белл, мисс Хили и молодая леди, ожидавшая своего выхода с декламацией. Миссис Карни сказала, что комитет обошелся с ней совершенно скандально. Она не жалела ни своего труда, ни расходов, и вот как они отплатили ей.

Они думали, перед ними одна девочка и над ней можно измываться как угодно. Ничего, она им покажет их ошибку. Будь она мужчиной, они бы не смели так с ней обращаться. Но ее им не провести, она сумеет защитить права дочери. Если дочери не будет заплачено до последнего пенса, весь Дублин будет об этом знать. Конечно, она сочувствовала всем маэстро. Но что же она могла поделать? Она обратилась ко второму тенору, и тот ответил, что, по его мнению, с ней нехорошо обошлись. Потом она обратилась к мисс Хили. Мисс Хили хотела бы быть в другой кучке, но ее останавливало то, что они с Кэтлин были большие подруги и ее часто приглашали в дом Карни.

По окончании первого отделения мистер Фицпатрик и мистер Холохан сразу же подошли к миссис Карни и сообщили ей, что оставшиеся четыре гинеи будут выплачены после заседания комитета, в ближайший вторник. Если же ее дочь не будет играть во втором отделении, комитет будет считать контракт нарушенным и не выплатит ничего.

– Не знаю ни про какой комитет, – гневно сказала миссис Карни. – У моей дочери контракт. Она получит четыре фунта и восемь шиллингов из рук в руки, или ноги ее не будет на этой сцене.

– Я очень удивлен вами, миссис Карни, – сказал мистер Холохан. – Никогда не думал, что вы с нами так поступите.

– А как вы со мной поступаете? – парировала она.

К лицу ее прихлынули пятна ярости, и вид ее был такой, словно она вот-вот вцепится в кого-то когтями.

– Я требую своих прав, – сказала она.

– Вы бы могли соблюдать некоторое приличие, – сказал мистер Холохан.

– Ах, вот как?.. А когда я прошу, чтобы моей дочери заплатили, я не могу услышать вежливого ответа!

Она вздернула голову и изобразила высокомерный тон:

– Вы должны обратиться к секретарю. Меня это не касается. Я большая шишка фу-фу-тратата.

– Я считал, что имею дело с леди, – сказал мистер Холохан, резко отходя от нее.

После этого поведение миссис Карни осудили в один голос, и все одобрили действия комитета. Она выжидала в дверях, одержимая яростью, споря с мужем и дочерью, с жаром жестикулируя. Она выжидала в надежде, что секретари снова подойдут к ней, выжидала до самого конца антракта. Но мисс Хили любезно согласилась проаккомпанировать одному-двум номерам. Миссис Карни пришлось посторониться, чтобы баритон и его аккомпаниатор могли бы пройти на сцену. На миг она недвижно застыла как каменное изваяние гнева, а когда со сцены донеслись первые звуки, она резко подхватила плащ дочери и бросила мужу:

– Найди кеб!

Он тут же вышел. Она, передав плащ дочери, пошла следом. У выхода она обернулась и вперила грозный взор в лицо мистера Холохана.

– Я с вами еще разберусь, – пообещала она.

– А я с вами уже разобрался, – ответил он.

Кэтлин безропотно следовала за матерью. Мистер Холохан начал расхаживать по комнате взад-вперед, пытаясь остыть; он чувствовал, как все лицо у него горит.

– Ну и дама! – повторял он. – Да, уж это дама так дама!

– Вы поступили совершенно правильно, Холохан, – молвил мистер О’Мэдден Берк, в знак одобрения опершись на свой большой зонтик.