Мимо протопало животное наподобие игуаны, сверкнуло рядами острых зубов.

«Наверное, мамаша всех динозавров», – подумал Бобби.

А за деревьями Бобби разглядел кого-то вроде бородавочников, копающихся в грязи ближе к мутной реке.

Давид пробормотал:

– Листозавры. Счастливейшие существа на свете. Единственные из крупных животных, кому удалось пережить вымирание.

Бобби смутился.

– Ты имеешь в виду комету, вызвавшую гибель динозавров?

– Нет, – мрачно отозвался Давид. – Я про другую. Мы с ней скоро встретимся – на глубине в двести пятьдесят миллионов лет.

Она была самой страшной…

Вот почему панорама в виде роскошных джунглей исчезла. Земля снова лишалась всего живого. Бобби охватило необычайное чувство страха.

Они снова начали спуск во времени.

Наконец последние чахлые деревца сжались и превратились в семена, из которых когда-то выросли. Остатки зеленой поросли – жалкая трава и кустарники засохли и погибли. Обугленная земля – местность, загроможденная обгоревшими пнями, упавшими ветками, усыпанная грудами костей, – начала преобразовываться. Скалы, все отчетливее проступавшие на фоне отступающего отлива жизни, стали темно-красными.

– Похоже на Марс.

– Потому и похоже, – угрюмо проговорил Давид. – На Марсе нет жизни, о какой можно было бы говорить. А в отсутствие жизни осадочные породы приобрели ржавый цвет: медленное выгорание, последствия эрозии и выветривания, убийственной жары и мертвенного холода. И Земля во время этого самого грандиозного из периодов гибели была такой же: безжизненные камни разрушались от эрозии.

И все это время цепочка маленьких предков человека цеплялась за жизнь, прячась в глинистых норках по берегам внутренних морей, от которых посреди смертельной марсианской пыли остались жалкие лужицы.

Давид рассказывал о том, что Земля в эту эпоху была совсем иной. Тектонические сдвиги сбили все материки в единый гигантский континент – самую большую массу суши за всю историю планеты. Территории тропиков занимали необъятные пустыни, вершины гор были покрыты ледниками. Ближе к центру континента климат резко колебался от убийственной жары до мертвящего мороза.

И этот и без того хрупкий мир страдал еще от одной напасти: большой избыток углекислого газа добавлял к жуткому климату парниковый эффект.

– Особенно страдала животная жизнь. Она почти опустилась до уровня обитания в лужах. Для нас, можно считать, все кончено, Бобби. Избыток углекислоты отступает туда, откуда он взялся: в глубокие расселины на дне морей, в грандиозные выбросы из вулканических пород. Именно оттуда газы вышли на поверхность Земли и стали ее отравлять. И скоро этот чудовищный материк распадется на части. Но только не забывай: уцелела. На самом деле выжили наши предки. Думай об этом. Если бы не так, нас с тобой тут не было бы.

Разглядывая мелькающую перед глазами смесь рептилий и грызунов, Давид постарался утешить себя этой мыслью, но получилось у него не слишком хорошо.

Они миновали рубеж вымирания и ушли в еще более далекое прошлое.

Оживающая Земля выглядела совсем иначе. Не осталось и следа гор. Давние предки человека цеплялись за жизнь по берегам громадных внутренних морей, на протяжении веков то разливавшихся, то почти пересыхавших. Медленно, через миллионы лет, когда удушливые газы убрались под поверхность, на планету вернулся зеленый покров.

Предок людей предстал в виде медлительного, ходящего вперевалку животного, покрытого короткой тусклой шерстью. Но по мере того, как мимо проносились поколения, нижняя челюсть самки удлинялась, черепная коробка словно бы таяла, и наконец она словно бы потеряла зубы и ее морда стала больше походить на клюв. Потом и шерсть пропала, нос вытянулся вперед. На взгляд Бобби, это существо почти ничем не отличалось от ящерицы.

Он понимал на самом деле, что приближается к таким глубинам прошлого, где огромные семейства животных – черепахи, млекопитающие, ящерицы, крокодилы и птицы – сливаются в одну прагруппу. Группу рептилий.

А потом, на глубине более трехсот пятидесяти миллионов лет, предок снова видоизменился. Голова самки стала более тупой, конечности – короче и толще, туловище приобрело более прямолинейные формы. Вероятно, теперь это была амфибия. Наконец короткие лапы стали плавниками, а потом и плавники убрались внутрь туловища.

– Жизнь уходит с суши, – прокомментировал Давид. – Последний из беспозвоночных – может быть, скорпион – уползает в море. На суше растения скоро утратят листву и перестанут тянуться вверх.

И после этого на суше останутся только самые простые формы жизни, покрытые панцирем…

Неожиданно Бобби словно бы погрузился в воду. Уходящая с суши праматерь переселилась на мелководье.

В воде было тесно. Ниже располагался коралловый риф, протянувшийся в млечно-голубую даль. Он был украшен чем-то вроде гигантских цветов на длинных стеблях, и между этими «цветами» сновало великое множество заключенных в раковины и панцири существ, искавших себе пропитание. Бобби узнал моллюсков, похожих на наутилусов, увидел гигантских аммонитов.

В этом мире предок человека представлял собой маленькую, похожую формой на нож неприметную рыбку, одну из метавшейся туда-сюда стайки. Их движения были настолько же сложными и нервическими, как у большинства современных видов рыб.

Вдалеке появилась акула. Ее силуэт нельзя было спутать ни с чем даже в такой глубине веков. Стайка рыб, опасаясь акулы, торопливо уплыла прочь. У Бобби в сердце шевельнулось сочувствие к далеким предкам.

Давид снова прибавил скорость. Четыреста миллионов лет, четыреста пятьдесят…

Ассорти экспериментов эволюции. Хрупкие тела предков покрывались то одной, то другой костяной броней. Некоторые из них протянули не больше пары поколений. Казалось, эти примитивные рыбы не имеют особых планов на будущее. Бобби было понятно, что жизнь занимается сбором информации и накоплением уровня сложности и что эта информация затем будет храниться в самих структурах живых существ. Ее накопление происходило болезненно, на протяжении многих и многих поколений, ценой страданий и гибели. А сейчас, при обратном просмотре, эта информация, казалось, терялась почти равнодушно и беспечно.

… А потом в одно мгновение уродливая примитивная рыба исчезла. Давид замедлил скорость падения.

В этом древнем море рыбы не водились. Далекий предок человека тут был всего лишь белесой тварью, похожей на червя. Существо ползало по подернутому рябью песку на мелководье.

Давид сказал:

– Начиная отсюда все становится значительно проще. Тут только совсем немного водорослей. А на рубеже миллиарда лет останутся одни одноклеточные – и так вплоть до самого начала.

– До этого еще далеко?

Давид негромко проговорил:

– Бобби, мы только начали. До этой точки нам еще три раза по столько нужно пройти.