— Кроме шуток, устроишь ей пробу?

— А я и не шучу. Будет играть главную роль, я тебе говорю! Надоели мне эти чертовы актриски! Через месяц уеду на Побережье! Лучше уж буду подавать водичку Констанции Тальмадж, чем возиться со всеми этими юными… — Его голос отдавал горечью и ирландской брезгливостью. — Давай, привози ее, Джейк! Я ее посмотрю.

Через четыре дня, когда миссис Чойнски в сопровождении пары помощников шерифа отбыла в Оберн, чтобы провести там остаток дней, Джейкоб перевез Дженни через мост, который вел в квартал «Астория» на Лонг-Айленде.

— Тебе придется выбрать новое имя, — сказал он, — и забыть, что у тебя есть сестра.

— Я так и подумала, — ответила она. — И имя придумала: Тутси Дефо.

— Никуда не годится, — рассмеялся он. — Просто ужас!

— Ну, придумай сам, раз такой умный!

— Может, Дженни… Дженни… ну, допустим… Дженни Принс?

— Пойдет, красавчик!

Дженни Принс поднялась по лестнице в здание «Фэймоуз Плейерс», и Билли Фарелли, по-ирландски язвительный, испытывая презрение и к себе, и к своей профессии, нанял ее играть одну из трех главных ролей в своей новой картине.

— Да все они одинаковые! — сказал он Джейкобу. — Черт! Сегодня ты их вытаскиваешь на свет божий из канавы, а завтра им уже подавай обед на золотых тарелках! Лучше уж буду Констанции Тальмадж водичку подавать, чем возиться с целым гаремом этих…

— Тебе девушка понравилась?

— Нормальная. Профиль хороший. Да все они одинаковые!

Джейкоб купил для Дженни Принс вечернее платье за сто восемьдесят долларов и повез ее вечером в «Лидо». Он был доволен собой и даже волновался. Они оба много смеялись и чувствовали себя счастливыми.

— Даже не верится! Ты будешь сниматься! — сказал он.

— Да они меня, наверное, завтра же выгонят. Слишком уж все просто получилось…

— Нет, не просто. Все удачно сложилось — в плане психологии. Так вышло, что Билли Фарелли был в настроении…

— Он мне понравился!

— Да, он хороший, — согласился Джейкоб. Но ему пришло в голову, что двери к успеху ей уже помогает открывать кто-то другой. — Он — простой необузданный ирландец, так что ты с ним поосторожней!

— Я заметила. Всегда видно, когда парень хочет тебя захомутать.

— Что?

— Да нет, я не хотела сказать, что он ко мне клеился, красавчик! Просто у него такой взгляд… Ты понимаешь, о чем я? — Ее красивое лицо искривилось в глубокомысленной улыбке. — Он это любит; сегодня днем это было очень хорошо видно.

Они выпили бутылку улучшенного и весьма пьянящего грейпфрутового сока.

В этот момент к их столику подошел официант.

— Это — мисс Дженни Принс! — сказал Джейкоб. — Ты еще не раз ее увидишь, Лоренцо, потому что она только что подписала контракт с киностудией. Всегда относись к ней со всем возможным вниманием!

Когда Лоренцо удалился, Дженни заговорила.

— У тебя самые красивые на свете глаза! — попробовала она; она старалась, как могла, но лицо при этом оставалось серьезным и печальным. — Честно! — повторила она. — Самые красивые на свете. Любая девушка была бы счастлива, будь у нее такие глаза!

Он рассмеялся, но ее попытка его тронула. Он погладил ее по руке.

— Веди себя хорошо, — сказал он. — Работай изо всех сил, чтобы я мог тобой гордиться, — и тогда нам с тобой будет хорошо.

— Мне всегда с тобой хорошо. — Она смотрела на него, не отрывая глаз; она касалась его взглядом, словно руками. Ее голос звучал ясно и бесстрастно. — Честно: я не шутила по поводу твоих глаз! Ты всегда думаешь, что я шучу. Я хочу сказать тебе «спасибо» за все, что ты для меня сделал!

— Ты с ума сошла? Я ведь ничего не сделал. Увидев тебя, я почувствовал, что просто обязан… Да любой бы почувствовал, что обязан…

Появились какие-то артисты, и ее взгляд тут же от него оторвался.

Она была так молода — Джейкоб еще никогда так остро не чувствовал молодость. До сегодняшнего вечера он всегда считал себя молодым.

А потом, в темной пещере такси, благоухавшей духами, которые он сегодня ей купил, Дженни придвинулась к нему, прильнула к нему. Он поцеловал ее, но не получил от этого никакого удовольствия. В ее взгляде и в губах не было и тени страсти; ее дыхание отдавало шампанским. Она с отчаянием придвинулась к нему еще ближе. Он взял ее за руки и положил их ей на колени. Ее ребячливое желание отдаться ему его шокировало.

— Ты мне в дочери годишься! — сказал он.

— Ты не настолько стар!

Она обиженно от него отодвинулась.

— В чем дело? Я тебе не нравлюсь?

— Надо было смотреть, чтобы ты не пила столько шампанского!

— Это почему? Я не в первый раз пью. Однажды даже напилась!

— Что ж, тебе должно быть стыдно! А если я когда-нибудь услышу, что ты пьешь, ты у меня попляшешь!

— Ну, ты и нахал…

— А ты что творишь? Что, любой щеголь с ближайшей лавки может тискать тебя, сколько вздумается?

— Ах, замолчи!

Какое-то время они ехали молча. Затем ее рука незаметно придвинулась к его руке.

— Ты нравишься мне больше всех парней, которых я знаю, разве я могу с этим что-нибудь поделать?

— Милая маленькая Дженни… — он опять обнял ее.

Неуверенно замешкавшись, он поцеловал ее — и вновь его обдало холодом невинности ее поцелуя и взгляда, который в момент прикосновения был направлен за него, куда-то в ночную тьму, во тьму окружающего пространства. Она еще не подозревала, что величественность — это нечто в самом сердце; если бы она это в тот момент поняла и растворилась бы в разлитой во Вселенной страсти, то он взял бы ее, без всяких сомнений и колебаний.

— Ты очень мне нравишься, — сказал он. — Наверное, больше всех. И все же я серьезно насчет выпивки — тебе нельзя пить!

— Я сделаю все, что ты мне скажешь, — сказала она; и повторила, взглянув ему прямо в глаза: — Все!

Это была ее последняя попытка; машина подъехала к ее дому. Он поцеловал ее в щеку и пожелал ей спокойной ночи.

Отъезжая, он ликовал и чувствовал, что живет сейчас ее молодостью и будущим, и чувствует жизнь гораздо сильнее, чем наедине с собой в последние годы. Вот так, чуть склонившись вперед и опираясь на свою трость, богатый, молодой и счастливый, он несся в машине по темным улицам, на которых горели фонари, прямо в будущее, о котором он еще ничего не знал.

III

Прошел месяц. Однажды вечером он сел в такси вместе с Фарелли и назвал водителю адрес последнего.

— Итак, ты влюблен