заметил, что на обоих приемах она — неважно, сознательно или нет — рано или поздно всегда оказывалась вовлеченной в беседу с наиболее влиятельным гостем. Ее серьезность, ее поведение — словно бы говорили: «Я не упущу представившейся возможности узнать нечто новое» — и неумолимо привлекали к ней даже самых отъявленных эгоистов.

Когда они вышли, чтобы ехать на последнюю вечеринку — это был ужин «а-ля фуршет», — уже стемнело, и на Беверли-Хиллз непонятно зачем зажгли светящиеся электрические рекламы оптимистичных торговцев недвижимостью. На улице рядом с кинотеатром Граумана, несмотря на мелкий теплый дождик, собралась толпа.

— Смотри! Смотри! — воскликнула она; в кино шла картина, в которой она снималась месяц назад.

Они плавно свернули с бульвара Голливуд — слабого подобия Риальто — в глубокую тьму бокового переулка; он обнял ее и поцеловал.

— Милый Джейк! — улыбнулась она.

— Дженни, ты такая красивая! Я и не знал, что ты такая красивая!

Она посмотрела прямо перед собой; ее лицо было кротким и спокойным. Его охватила досада, и он настойчиво притянул ее к себе; и в этот момент машина остановилась у освещенной двери.

Они вошли в одноэтажный летний дом, где было полно народу и плавали клубы табачного дыма. Весь привкус формальности, с которым начался сегодняшний день, давно прошел; все вдруг приобрело оттенок какой-то неопределенности и резкости.

— Это ведь Голливуд! — пояснила резвая и разговорчивая дама, которая весь день находилась рядом с ними. — В воскресный вечер здесь никто не важничает. — Она указала на хозяйку дома. — Обычная, простая и милая девушка! — И добавила погромче: — Не правда ли, дорогая, вы — обычная, простая и милая девушка?

Хозяйка ответила:

— Да. А про кого это вы?

И собеседница Джейкоба вновь заговорила тихо:

— Но ваша девочка — самая мудрая из всех здешних!

Общее количество поглощенных Джейкобом коктейлей стало сказываться самым приятным образом, но, как он ни старался, дух вечеринки — тот самый ключ, который позволил бы ему чувствовать себя здесь непринужденно и спокойно, — от него ускользал. В воздухе витало какое-то напряжение — какая-то агрессия и неуверенность. Все разговоры между мужчинами казались пустыми, легкомысленными и обрывались на какой-то мнительной ноте. Женщины были любезнее. В одиннадцать часов в буфетной он вдруг понял, что последний раз видел Дженни час назад. Вернувшись в гостиную, он заметил, как она вошла — явно только что с улицы, потому что на ходу она сбросила с себя плащик. И с ней был Раффино! Когда она вошла, Джейкоб заметил, что она запыхалась, а глаза ее ярко сверкали. Раффино вежливо и небрежно улыбнулся Джейкобу; через несколько мгновений, собираясь уйти, он наклонился и что-то шепнул Дженни на ухо; она посмотрела на него, не улыбаясь, и сказала ему «до свидания».

— В восемь мне нужно быть на съемочной площадке, — тут же сказала она Джейкобу. — Если сейчас же не отправлюсь домой, то завтра я буду выглядеть, как поношенный зонтик! Милый, ты не против?

— Разумеется, нет!

Их лимузин отправился в бесконечное путешествие по приземистому, распластанному городу.

— Дженни, — сказал он, — я еще никогда не видел тебя такой, как сегодня! Клади голову мне на плечо!

— Спасибо. Я устала.

— Я даже представить себе не могу, какой блестящей ты скоро станешь!

— Да я ведь нисколько не изменилась!

— Это не так! — его голос внезапно превратился в дрожащий от чувств шепот. — Дженни, я в тебя влюблен!

— Джейкоб, не говори глупости!

— Я влюблен в тебя! Как странно, Дженни… Вот как оно вышло…

— Ты в меня не влюблен!

— Ты просто хочешь сказать, что это тебя совершенно не интересует! — и он почувствовал легкий укол страха.

Она села прямо, ослабив охватившее ее кольцо объятий.

— Разумеется, интересует! Ты ведь знаешь, что больше всего на свете меня интересуешь ты!

— Больше, чем мистер Раффино?

— Да, черт возьми! — с презрением произнесла она. — Раффино — всего лишь большой ребенок!

— Я люблю тебя, Дженни!

— Нет, не любишь!

Он сжал руки. Ему только показалось — или ее тело и впрямь инстинктивно оказало ему легкое сопротивление? Но она прижалась к нему, и он ее поцеловал.

— Сам знаешь, что Раффино — это все глупости…

— Наверное, я ревную…

Чувствуя себя слишком настойчивым и оттого непривлекательным, он ее отпустил. Но легкий укол страха превратился в боль. Хотя он и понимал, что она устала и чувствовала себя неуверенно, столкнувшись с этим новым его к ней отношением, он никак не мог успокоиться.

— Я и не подозревал, как много ты для меня значишь! Я не знал, чего мне все это время не хватало! Теперь я знаю: мне нужно было, чтобы ты была рядом со мной!

— Что ж, вот я и рядом.

Он решил, что это было приглашением, но она устало обмякла прямо у него в объятиях. Весь остаток пути он так и держал ее на руках — она закрыла глаза, а ее короткие волосы свешивались назад, словно у утопленницы.

— Шофер довезет тебя до отеля, — сказала она, когда машина подъехала к ее апартаментам. — И не забудь: завтра ты завтракаешь со мной на студии!

Внезапно, когда он сказал, что хотел бы зайти, а она ответила, что уже поздно, они чуть не поссорились. Никто из них не успел еще почувствовать перемену, которую произвело в них обоих его признание. Они вдруг превратились в чужих людей: Джейкоб отчаянно пытался повернуть время вспять на полгода назад и вновь пережить ту ночь в Нью-Йорке, а Дженни видела, как это чувство — больше, чем ревность, и меньше, чем любовь, — постепенно овладевает им и выползает наружу, вытесняя прежнюю заботу и понимание, с которыми ей было так комфортно.

— Но ведь я не люблю тебя так! — воскликнула она. — Как ты можешь взять и ни с того, ни с сего свалиться мне на голову и потребовать, чтобы я полюбила тебя так?

— А что, так ты любишь Раффино?

— Клянусь, что нет! Я с ним даже не целовалась никогда!

— Хм… — Он превратился в неприветливого старца; он вряд ли смог бы сам себе объяснить, откуда вдруг в нем явилось это безобразие, но нечто неподвластное законам логики, как сама любовь, заставило его не отступать. — Ты играешь!

— Ах, Джейк! — воскликнула она. — Прошу тебя, отпусти меня! Еще никогда в жизни я не чувствовала себя так ужасно, я ничего не понимаю!

— Ну, я пошел, — внезапно произнес он. — Не знаю, что со мной случилось, но я просто голову потерял и не соображаю, что говорю! Я тебя люблю, а ты меня не любишь. Когда-то любила, или думала, что