– Скажите пожалуйста, какой сорт бумаги! Вроде промокашки.

– Вот именно. Этой тетради в оптовой продаже полкопейки цена, а он, выжига, дерет по три копейки, как и за хорошую тетрадь. Я вас прошу, Василий Савельич, запретите ему заниматься кожедерством. Ведь вы – попечитель, это ваша прямая обязанность.

На минутку улыбка сошла с круглого лица попечителя. Он озабоченно сказал:

– Так-то оно так, но только правов у меня таких нет. «Я, – скажет лавочник, – никого не принуждаю. Не нравится – не покупайте». Да вы сами поговорите с ним. Вас он скорей послушает.

Помня, что мне наказывал Илька, я все так же возбужденно ответил:

– Ну, нет! Я к этому живоглоту на поклон не пойду! Я жаловаться буду! Уряднику!.. Старшине!..

Василий Савельевич с сомнением покачал головой:

– Что ж урядник! Урядник к такому делу не причастен. А там смотрите сами. Он как раз сейчас здесь, у Перегуденко ведомости проверяет.

Я попросил Василия Савельевича отвести меня к Перегуденко и, пока попечитель натягивал сапоги, оглядел комнату. Никелированная кровать с шишками, венские стулья, ковер на стене, граммофон с солидной стопой пластинок – совсем как в городе.

На улице Василий Савельевич вытянул хворостину из чужого плетня и пошел вперед, охраняя меня от собак. И, конечно, не обошлось без обычного «пишла, шоб ты здохла!».

Так вот кто выстроил себе этот пятиоконный дом с парадной дверью на улицу и застекленной террасой! А двор!.. Он весь окружен каменными постройками: здесь и амбар, и конюшня, и коровник, и хлев, и курятник. Богато живет Наум Иванович Перегуденко!

На наш стук в окошко дверь открыл сам хозяин. Спутанная борода его торчала как-то вбок, а маленькие глазки были красны, будто ему не дали выспаться.

– Чего надо? – спросил он недовольно. – Мне некогда, у меня урядник.

– Вот урядник и нужен учителю, – сказал попечитель. – Дело есть к нему.

Перегуденко поскреб в бороде, подумал и крикнул из сеней в комнату:

– Иван Петрович, учитель к тебе. Допустить?

– Допустить, – ответил из комнаты красивый сочный баритон.

В деревянном кресле, положив ноги в белых шерстяных носках на маленькую скамеечку, сидел черноусый мужчина. Он был без кителя, и только по шароварам с красными лампасами можно было догадаться, что это человек военный.

– Прошу, прошу, – протянул он мне руку. – Очень приятно познакомиться. Хозяин так натопил, что нет никакой мочи терпеть. Пришлось снять китель да заодно и сапоги, ха-ха-ха!

– Ничего, не стесняйтесь, свои люди, ха-ха-ха!.. – ответил я ему в тон.

Он настороженно взглянул на меня и спросил уже с официальным видом:

– Чем могу служить?

– Господин урядник, обращаюсь к вам как к представителю власти, – начал я, стараясь и себе придать официальный вид. – Правительство поощряет коммерцию, но живодерство никому не позволено. А наш местный «коммерсант», едва открыл свою лавчонку, принялся три шкуры с народа драть. Вот извольте взглянуть на тетради. – И я повторил все, что перед этим говорил попечителю.

– Ну уж и шкуры!.. – фыркнул Перегуденко. – Копеечное дело.

– Тем хуже! – горячо воскликнул я. – Из-за копеечной наживы он портит великое дело народного образования! Сразу видно паучка!..

Урядник внимательно осмотрел тетради и вернул мне.

– Да, бумага неважная. Однако ж никакого нарушения закона я тут не усматриваю. Вот ежели бы он водкой без патента торговал, я бы ему показал кузькину мать. Или табаком без акцизной бандероли. А тетради – это не предусмотрено. Кстати, Наум Иванович, ты где это покупал? – кивнул он на недопитую бутылку, стоявшую на столе.

– У него, – буркнул Перегуденко.

– Не заметил, патент на стеночке висит?

– Кажись, висит.

– Ну, значит, все в порядке. А вам, молодой человек, я советую: не обостряйте отношений из-за пустяков. Вы кто? Учитель? Значит, ваше дело – учить как можно лучше. Он кто? Купец? Его дело торговать с наибольшей выгодой. Не нравится бумага – пусть в городе покупают. Никто не неволит. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Так-то. Рюмочку не желаете? Иванович, что ж не угощаешь учителя?

– Пусть пьет, мне не жалко.

От рюмочки я отказался и пошел в школу, довольный тем, что выполнил поручение Ильки вступить с лавочником в непримиримую борьбу, и в то же время озадаченный: писать-то на паршивой бумаге все-таки нельзя? До самого вечера я размышлял, стоит ли разговаривать с лавочником, как советовал попечитель. А если он сразу пойдет на уступку – какая же это будет «непримиримая борьба»? «Нет, все-таки поговорю, – решил я, – чтоб не переложили за все вину на меня одного».

– Тетя Прасковья! – позвал я сторожиху, мывшую пол в классе.

Послышалось шлепанье босых ног, и предо мною предстал мой «ординарец» с мокрой тряпкой в руке, с прядями выбившихся из-под черного платка бесцветных волос.

– Слушаю, соколик!

– Где у нас открылась лавочка? Как ее найти?

– Лавочка? А это на Третьей улице. Двор Тимохи Куприянова знаете? Вот в его доме. Тимоха-то хозяйство свое промотал, ну и подался в город, где-тось на заводе раскаленное железо кует, чертей тешит, а дом купцу под лавку сдал. Спасибо Науму Ивановичу, отобрал у него коня, а то б он и коня промотал.

Я вспомнил, что рассказывал мне Надгаевский о разорении Куприянова, и присвистнул.

– За что же ему спасибо говорить, если он-то и разорил Куприянова?

– Господь с вами! Что вы такое говорите! – бросив тряпку и крестясь, воскликнула Прасковья. – О таком человеке – да такие слова! Грех!

– Ну ладно, тетя Прасковья, мойте пол, а я в лавочку схожу.

Стемнело, когда я разыскал дом Куприянова. На всей улице только в этом доме и светилось окно. Пахло свежеструганым деревом и краской. Проворный народ – лавочники: уже успел и вход с улицы сделать. Я толкнул дверь – над головой звякнул колокольчик. За прилавком, обитым оцинкованным железом, стоял крепко сложенный мужчина с черной седеющей бородой, а перед стойкой двое парубков пальцами разрывали тарань, с чмоканьем сосали ребрышки и запивали пивом. Я сказал:

– Здравствуйте.

Все трое ответили:

– Здравствуйте.

А парубки еще и пригласили:

– Пожалуйте с нами.

Сдвинув брови, я холодно сказал:

– Меня интересует, господин лавочник, по какому праву вы продаете моим ученикам негодные тетради. При этом дерете с них по три копейки, тогда как вашей тетради цена полушка.

Лицо бородатого из приветливого сразу сделалось каменным.

– А позвольте, в свою очередь, спросить вас, господин: по какому праву вы требуете от меня отчета?