Но он мне кто угодно, только не друг.

Я хочу швырнуть плошку в это угловатое лицо, хочу затопать ногами и заорать, как топала ногами и орала моя мать, когда ей не желала подчиняться чья-то болезнь. Но Кмерлана все равно нет в доме, и даже если я надену плошку Шудле на голову, я не смогу его увидеть.

Я отталкиваю одного из солдат плечом и иду прочь, не сказав больше ни слова, но через пару шагов оборачиваюсь.

— И еще: мне нужна Уннатирь. Девушка, которая пришла со мной и наследником.

Шудла кивает. Еще бы он не знал, о ком речь. Мне кажется, он даже знает, где она сейчас, но я не хочу вести разговоры. Каша стынет, ножка вот-вот подернется слоем жира. Я хочу поесть, пока все еще горячее.

Мне нужно думать о ребенке.

Мланкин предлагает мне остаться в его доме, но я отказываюсь и провожу вот уже вторую ночь в одном из самдунов. Вопреки ожиданиям, они вовсе не переполнены пришедшими за помощью и ответами — у многих нет с собой даже завалящего денежного кольца, и бывшим магам приходится ночевать на улице. Праздничная дармовая еда и вино помогают пришедшим не оголодать, но преданности к владетелю земель от неба до моря и до гор не добавляют. Я слышу от уплетающих хлеб с сыром столько же проклятий, сколько и от тех, кто с преувеличенным презрением отказывается от еды. Мне даже интересно, сколько сдастся уже к концу завтрашнего дня. А может, и сегодняшнего.

Я думаю об Инетис, которую поручил заботам травницы Мланкина с хазоирским труднопроизносимым именем Елалальте. Доедая утреннюю трапезу — лепешки, намазанные тонким слоем сала, и густой луковый суп, я говорю себе, что нужно ее навестить. Я не видел ее со вчерашнего дня, как и Унну, которую пристроил в доме для работников Мланкина. О ней не подумали ни сестра, ни Серпетис. Я нашел ее вечером у одного из самдунов, она просто стояла у стены, сжав рукой ворот корса и глядя прямо перед собой, пока мимо текла пьяная толпа.

— Почему ты не попросила Серпетиса? — спросил я ее.

Но она только покачала головой.

— Он же наследник. У него нет времени мной заниматься. — И торопливо: Я найду что-нибудь сама, не нужно его просить.

— У меня нет денег, чтобы оплатить тебе самдун, — сказал я, пока в голове крутились мысли. — Ты умеешь что-нибудь делать? Может, доить коров? Смотреть за лошадьми?

— В Шембучени я ухаживала за телятами, — сказала она.

Это все и решило.

Я попросил у хозяина перца и густо покрошил его в суп. Мне больше можно было не скрывать, что я из Тмиру, я мог всем и каждому рассказывать, что я — сын опальной Сесамрин, но я все равно опускал голову и старался поднять повыше ворот корса.

Я думаю о том, что было вчера.

Серпетис легко нашел меня в том самдуне, где я остановился — а это значит, что за мной следят, и мне нужно быть вдвойне осторожным. Я как раз покончил с вечерней трапезой и поднялся к себе в комнатку под крышей — единственное, на что у меня хватило денег. Я раздумывал над тем, что придется, как видно, просить денег у Инетис, поскольку в доме ее муженька я жить не намерен, когда дверь распахнулась, и на пороге возник Серпетис.

Если кого я и ожидал увидеть поздним вечером в захудалом самдуне на краю Асмы, то только не его. Серпетис казался совершенно спокойным, и только глаза его стали такими же черными, как глаза отца — как я потом понял, от злости. Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, глядя на меня так, словно я что-то ему должен.

— Приветствую тебя, син-фиоарна, — сказал я, не поднимаясь с постели.

— Как тебе живется в Асме, Цилиолис? — спросил он с сильным шиниросским акцентом. — Все ли хорошо, не навещала ли тебя Энефрет?

Тут я поднялся. Мне не понравился тон, которым был задан последний вопрос, мне не понравился зубовный скрежет, который я услышал в голосе Серпетиса. Он явно пришел ко мне поговорить не об Асме.

— Она приходила к тебе?

Серпетис помотал головой, косы заплясали на плечах. Он огляделся вокруг, словно выискивая шпионов, а потом дернул вниз ворот корса.

— Кажется, да, только вот я этого не заметил.

Сначала я не понял, куда нужно смотреть. А потом до меня дошло, и когда это случилось, я буквально прыгнул через комнатку Серпетису навстречу, не веря своим глазам.

— Как?

Я поднял на него глаза; он пожал плечами и скрестил руки на груди, так что мне пришлось отступить на шаг, чтобы он не задел меня.

— У тебя тоже?

Я показал свою метку, и лицо Серпетиса потемнело. Он явно не знал, что еще сказать, я видел по его взгляду, что он одновременно испытывает облегчение и разочарование от того, что произошло, и я не мог разобраться, чего в его глазах было больше. Возможно, и того, и другого поровну.

На чистой коже наследника Асморанты больше не было метки Энефрет. Ни следа колеса, ни крошечной золотистой точечки — все исчезло, словно и не было никогда. Моя метка горела золотистым на шее, и я тут же потянулся к ней, ощупал пальцами, чтобы убедиться, что она все еще на месте.

— Стоило давать этот знак, чтобы тут же отнять его, — Серпетис не стал бы говорить со мной в любое другое время, но об этом ему было просто не с кем поговорить. Он повернул голову к окну, и я заметил, как ходят под кожей желваки. — Она использовала мой разум, чтобы я сделал ребенка Инетис — и теперь я стал ей не нужен. Как все оказалось просто, не так ли?

Он почти рычит на последнем слове.

— Зато ты и Унна ей все еще нужны. Зато ваши тела и разумы она оберегает.

— Зато тебе больше не нужно прятать шею, — сказал я просто чтобы что-то сказать.

Но Серпетис не слушал меня. Он огляделся вокруг, в его голосе звенел вызов:

— Я знаю, ты слышишь меня! Энефрет, я призываю тебя, где бы ты ни была! Я сделал то, что ты пожелала? Я свободен от твоей воли? Почему ты не пришла, чтобы сказать это мне? Неужели я не заслужил твоего прощального слова?

Мы оба замерли, боясь пропустить малейший вздох, малейший намек на ее присутствие. Энефрет не показывалась с тех пор, как оставила нас в доме Мланкина. Она не сказала, когда вернется, но я ясно помнил ее слова «я буду с вами» и иногда просто чувствовал, что она где-то рядом. И в тот момент я почти четко ощущал ее поблизости, я был почти уверен в том, что она слышит слова Серпетиса.

Но она не откликнулась на его призыв.

— Ну что же, — сказал я после долгого молчания. — Зато теперь ты не имеешь ничего общего с магией, которую так ненавидел.

Серпетис покачал головой. Подойдя к окну, он выглянул наружу, на снующих внизу любителей бесплатной выпивки и харчей. Темнеет в Асморе просто стремительно, и пока он любовался видами сверху, я зажег в плошке огонь.

— Ты не понимаешь, — сказал он, обернувшись. — Я не ненавижу магию. Ты был вчера в зале, разве не слышал сам? Магические друсы защищали наши земли от врагов. Магические зубы не давали вам, магам, лгать и использовать магию, пока она была запрещена. Магическая неутаимая печать вернула меня в дом отца и сделала тем, кем я являюсь по рождению. Я не ненавижу магию. Я ненавижу магов.