Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Видя, как гроб медленно скрывается в недрах багажного отсека, мать Шейна — крупная седая старуха — заметно содрогнулась. Биллу захотелось ее обнять, но он не посмел. Невысокий и щуплый отец Шейна держался стойко. Что ж, отцы всегда более скупо проявляют свои чувства.
Гроб скрылся внутри. Его погрузили последним, после чего плотно задраили дверь. Служащий консульства поспешно взглянул на часы. Мать Шейна вдруг порывисто обняла Билла, затем столь же резко отстранилась.
— Приезжайте к нам в Мельбурн, — сказала она. — Вместе с женой и дочуркой.
— Обязательно приедем, — пообещал Билл, зная, что вряд ли он когда-нибудь снова увидит родителей Шейна.
Возле ног старухи стояла потертая дорожная сумка. Билл видел ее сотни раз. Он помнил, с какой небрежностью Шейн забрасывал эту свою верную спутницу в багажник служебного лимузина. С ней он поднимался по трапам самолета, с ней летал в Макао. Сумка эта всегда стояла под его столом в офисе на случай, если придется срочно куда-то отправляться. Австралиец был легок на подъем.
Мать Шейна подняла сумку и протянула Биллу.
— Это нашли в машине, — пояснила она. — Там, в основном, все по его работе.
— Нам она не нужна, — добавил отец Шейна.
Сумка была полуоткрыта, словно кто-то в нее залезал и не нашел ничего интересного. Папки, прозрачный конверт с заказанным по Интернету, но так и не использованным авиабилетом. Ноутбук. Кое-что из одежды. Дорожный набор туалетных принадлежностей. И толстая книжка в мягкой обложке: «Взлет и падение Британской империи» Лоренса Джеймса.[92]
— Я возьму, — сказал Билл.
Отец Шейна протянул ему руку, и Билл пожал ее. Невзирая на щуплость, старик был достаточно силен и предпочитал тот старомодный вид истинно мужского рукопожатия, когда нужно стиснуть чужие пальцы до хруста в костях. А может, горе настолько поглотило его, что он сделал это бессознательно.
— Ну как такое могло случиться? — спросил старик, и его голос впервые дрогнул. — Вот что я не могу понять!
Билл тоже не знал ответа. Сама смерть была ответом на этот вопрос.
— Шейн был одинок, — пробормотал Билл. — Я думаю, ваш сын был очень одинок.
И тут старика прорвало.
— Чушь! — выкрикнул он с такой яростью, что Билл невольно попятился назад. — О каком одиночестве вы говорите? Разве наш сын не был женат?
Билл сидел у постели и смотрел на спящую Холли, когда в замке заскрежетал ключ. Бекка вернулась. Холли спала беспокойно, то и дело сбрасывая одеяло, и Билл все время укрывал ее заново.
Он слышал, как жена тихо вошла в спальню дочери, но головы не повернул. Бекка подошла ближе, ее рука легла ему на плечо. Билл потянулся и откинул Холли волосы со лба.
— А где ама? — тихо спросила Бекка.
— Я ее отпустил, — столь же тихо ответил он.
— Но она могла хотя бы уложить Холли.
— Я тоже умею это делать, — по-прежнему не поворачиваясь к жене, сказал Билл.
Бекка обняла его за шею. Прижалась лицом к его щеке. Ее волосы щекотали Биллу ухо. Нос улавливал запах ее духов. Но кроме духов были и другие запахи. Волосы сохраняли запах вина и чужих сигарет.
— Мне очень жаль, Билл, — прошептала Бекка.
Билл не отвечал, хотя понимал, что нужно что-то говорить.
— Ты о чем? — наконец спросил он.
— О ком. О Шейне, — отозвалась она, удивленная его вопросом. — Я просто потрясена. А его родители… мне даже страшно представить, что сейчас переживают его родители.
Холли застонала во сне. Билл ласково погладил дочь по плечу.
— Увы, нам нечем их утешить, — вздохнул он.
Он повернулся, взглянул на стоящую рядом жену и вдруг подумал, какой была бы сейчас его жизнь, если бы Бекка от него ушла.
— Шейн вечно куда-то вляпывался. Я любил его, но что я мог поделать? При его образе жизни все к тому шло.
Бекка откинула волосы с лица и встряхнула головой.
— Нет, это Шанхай виноват. Этот город. Он выявляет в людях все самое дурное, — отрезала Бекка и вышла из спальни, оставив Билла смотреть на спящую Холли.
Он решил повидать Цзинь-Цзинь.
Билл отправился к ней, поскольку не знал, чем заполнить странную пустоту, возникшую внутри после гибели Шейна. Он чувствовал, что не может просто так расстаться с Цзинь-Цзинь. Их по-прежнему что-то связывало. Что-то вроде заклинания, которое невозможно разрушить.
Реальность опять нанесла удар по его фантазиям. Цзинь-Цзинь уехала. Куда — этого никто не знал. В квартире Билл застал ее подруг по «Райскому кварталу». Они готовили пирожки. Совсем как в тот далекий первый вечер.
Поначалу Билл решил, что его просто разыгрывают. Почему бы не поиздеваться над бывшим бойфрендом, который сейчас топтался в коридоре, как последний идиот, не решаясь уйти?
Кто-то из женщин взял его мокрый плащ. Ему дали полотенце, чтобы вытереть мокрые волосы. Предложили тарелку пирожков, от которых он отказался. Постепенно до Билла стало доходить: никто его не разыгрывает. Подруги Цзинь-Цзинь действительно не знали, куда она отправилась. Собрала вещи, позвонила Дженни Второй и оставила лаконичное голосовое сообщение: она уезжает, ключи лежат под ковриком, и, пока ее нет, подруги вольны использовать ее квартиру по своему усмотрению.
— Тут есть сосед, — сказал Билл, глядя в потолок. — Живет этажом выше. Вроде Цзинь-Цзинь с ним подружилась. Его зовут Брэд. Может, он знает?
Женщины переглянулись, и тогда Билл понял. Он догадался раньше, чем услышал торопливые слова Дженни Второй.
«Ну что я разеваю рот, как персонаж пошлого ситкома? Разве я не видел, к чему у них идет? И как я мог верить в постоянство ее сердца?»
— Вильям, они уехали вместе, — подтвердила его догадку Дженни Вторая и поморщилась, словно ей это тоже было неприятно.
Вот он и настал — момент, когда обратного пути нет. Поганый момент, но все к тому шло.
— Прости, мне очень неприятно тебе это говорить.
Билл кивнул и улыбнулся, словно и впрямь был идиотом из ситкома и целый день подряд узнавал только хорошие новости. Он сел между Энни и Сахарной, стараясь проглотить комок, застрявший у него в горле.
«Вот так все это и кончается. Она уходит с первым подвернувшимся парнем. В самом деле, чем не эпизод из ситкома?»
Биллу опять предложили пирожков. На этот раз он согласился. Ему не хотелось уходить отсюда, возвращаться домой, где придется скрывать свои чувства. Вкус пирожков, их запах и шипение масла на сковороде напомнили ему голос Цзинь-Цзинь и то, как гордилась она своей принадлежностью к Дунбэй-хо.