— Бог с ней, с Ассоциацией. Мне важно, что вы лично были дружны с Зиновием, — Заманский постарался сбить опасливого собеседника с официально-отстраненного тона. Упреждая вопрос, пояснил. — Узнал об этом от его бывшего компаньона. От него же, — что вы помогали Зиновию с клиентурой.

— Порехину-то почем знать? — раздраженно отреагировал Циридис. — Этому пустобреху крепко повезло, что Плескачу на хвост сел. Тот его на приличные деньги вытащил. И вообще — не понимаю цель разговора.

— Я, видите ли, в прошлой жизни следователь. Пытаюсь для себя уяснить…

— Самоубийство вызывает сомнения? — Циридис насторожился.

— Не само по себе. Его причина. Уверен, что подтолкнуть Зиновия к тому, чтоб отравиться, могло что-то чрезвычайное. Возможно, связанное с работой. Но сам я от вашего антикварного мира далек и без опытного лоцмана запутаюсь. Готов подъехать, куда скажете.

На той стороне установилось выжидательное молчание.

— Не представляю, чем смогу помочь. — Порехин оказался прав: опасливый грек попытался увильнуть от разговора. — К тому же у меня очень плотный график.

— У вас график, у меня, — с негодованием перебил Заманский. — Потому что живые. А вот Зиновию спешить больше некуда. Отстрадался.

— Отстрадался, — согласился Циридис с новой, заинтересованной интонацией. — Так о чем хотите говорить?

— О дружбе, — брякнул Заманский. — О той, что после смерти сохраняется.

Циридис хмыкнул.

— Завтра улетаю в Лондон на Сотсби. Но с девяти до одиннадцати буду в офисе. Если успеваете, предупрежу секретаршу.

— До встречи, — не дал ему передумать Заманский.

В девять утра, бросив машину у метро на окраине Москвы, Заманский добрался до Пушкинской.

— Вы — из Тулы? — уточнила пожилая секретарша и, игнорируя прочих дожидающихся приема, приоткрыла перед ним дверь.

Навстречу Заманскому поднялся облысевший пятидесятилетний грек с лохматыми нависающими кустами бровей. По застывшей маске доброжелательности на мясистом горбоносом лице было заметно: хозяин кабинета уже сожалеет о том, что согласился на встречу. Потому Заманский с места в карьер приступил к главному.

— Оказывается, фосфорные спички Плескачу уступил как раз Порехин, — объявил он. — Тот ему сказал, будто собирает коллекцию под заказ. Правда, сам Порехин уверен, что насчет коллекции Зиновий придумал для отвода глаз. Но и в разговоре с сыном Зиновий упоминал о каком-то крупном заказе.

— Это что-то меняет? — бровяные кусты Циридиса сдвинулись в сплошной кустарник, выдав раздражение. — Или — само убийство всё-таки под сомнением?

Взгляд его выжидающе сверкнул.

— Да самоубийство, конечно, — неохотно признал Заманский. — Отравление белым фосфором без признаков насилия. Тут и обсуждать нечего. Но остается вопрос вопросов: почему? Одно дело человек заблаговременно готовится к уходу в мир иной. Совсем другое — если решение импульсивное. Разные мотивы. Я, правда, последний раз общался с Зиновием два месяца назад. Но даже тогда показалось, что он оживает. Видите, на заказ подрядился. И вдруг в одночасье всё порушил. Сын у него после смерти жены и вовсе свет в окошке был. Так даже записки не оставил.

Циридис как бы ненароком скользнул взглядом по напольным, в золоченом корпусе, часам.

— Положим, я и сам не верю в самоубийство из-за жены, — признался он. — Но раз Зиновий не оставил записки, значит, хотел, чтоб другие так думали. И не друзьям в этом ковыряться. — Он протянул руку для прощального рукопожатия.

Но не для того Заманский отмахал под двести километров, чтоб покорно убраться восвояси. Он придержал руку, пригнулся голова к голове.

— Пойми ты! Мы с Зиновием дружбаны с детства, — произнес он проникновенно. — Это ж всегда был жизнелюбивый сибарит. Всё прикидываю, как он сидит один в своем салоне, как пьет виски. Со спичками вприкусочку. И — не сходится! Только если решение внезапное. Но тогда к этому кто-то подтолкнул. Потому и важно разобраться, покупались ли спички для коллекции, а в порыве использовались как способ самоубийства, или изначально — чтоб свести счеты с жизнью.

— Нэ вижу разницы, — буркнул Циридис.

— Разница пресущественная. Чтоб человека на тот свет отправить, не обязательно пистолет к виску приставлять. Можно каким-то страшным известием оглоушить. Может, сидит где-то сейчас, стервец, да посмеивается своей ловкости. Неужто спустим?

Конечно, действуя в лоб, Заманский рисковал. Ведь сам Циридис мог оказаться той самой тайной причиной гибели Зиновия.

— Чем я-то могу?.. — Циридис с усилием высвободил ладонь.

— Не выходит из головы этот заказ. Лёвушка отцовских клиентов, кроме «самоварников», не знает. А вы в центре этого мира. Всё про всех знаете. Вас уважают, считаются.

Циридис остался бесстрастным. Но какой южанин равнодушен к лести? Щеки его заалели.

— Опись при вас? — он протянул руку, в которую Заманский вложил ксерокопию акта.

Они уселись в кресла у журнального столика.

Циридис, придавив двумя пальцами список, неспешно двинулся вниз по тексту. Затем раскрепил листы, разложил перед собой. Подключились другие пальцы на обеих руках, и он уже принялся перебирать ими, перебегая с листа на листок, будто наигрывающий гамму пианист. Темп всё ускорялся. И по тому, как бегло перемещались пальцы с букинистических книг на бронзу, с картин на фарфор, с монет на иконы, с часов на царские ордена, Заманский увидел, что, во-первых, с салоном Плескача хозяин прекрасно знаком; во-вторых, перепрыгивая вроде бессистемно от одной номенклатуры к другой, нацеленно ищет подтверждение какой-то своей догадке.

Не долистав до конца, Циридис принялся озабоченно выбивать чечетку подушечками пальцев. Брови сдвинулись, лицо побагровело. Хитроумный грек нашел разгадку, — понял Заманский, — и разгадка эта его напугала. Теперь было важно, захочет ли ею поделиться.

— Что-то неприятное?

Циридис задумчиво кивнул. Медленно пожевал сочными губами.

— Если я прав, коллекцию Плескачу поручили собрать очень дорогую и очень… специфическую. Подобные коллекционеры — тоже надо понимать — люди закрытые.

Заманский недоуменно вскинул подбородок.

— Высокопоставленные из новых, — в голосе Циридиса, дотоле благодушном, пробурилось внезапное ожесточение. — Халявные деньги обрушились как лавина. У людей головы посносило. Не знают, куда распихать, чтоб подороже. Многие в антиквариат вкладываются. Но так, чтоб об этом никто не знал. Порядок цен в десятках миллионов. А это, попади в руки недруга, — существенный компромат. Они ж там меж собой, как в серпентарии. Захочет ли такой человек выйти из тени? А контакт — это всегда опасность… Так что неудачный вопрос дорого стоит. Бывает, и жизни.

— Я не боюсь! — заверил Заманский.

Циридис поморщился: