Вся моя ученость не принесла мне ни зернышка в Египте,

А ослам подобные невежды тащили харварами драгоценные камни.

Разве святой землей стал для [меня], несчастного, Египет,

Что даже апельсиновой корки я не могу сорвать с [его] деревьев?

Мне ясно, что [мое] служение [еще] не дает мне права [на твою благосклонность],

Но именно ради тебя я в разлуке со своими друзьями и отечеством.

В Руме и Сирии, Курдистане и Диарбекире у меня

Целая толпа родственников, которые, подобно рабу [твоему], стенают и страждут.

Коль передам я сановнику прошение к государю,

Он возмутится и тотчас свернет его.

Поскольку двор твой, о повелитель Египта, — средоточие талантов,

/343/ Подобает тебе [обратить его] в славное вместилище наук.

Посмотри на [разбитые тобою] сады из всякого рода деревьев,

Как науки созерцательные, повествовательные и изящные, как законоведение, медицина и астрономия.

Тот, кто вознесся на вершины учености,

Как мог отрицать достоинства Идриса?

Он написал историческое [сочинение] на персидском языке о памятных деяниях и жизни османских султанов, куда он включил [изложение] их законов. Поистине, в том сочинении он проявил чудеса красноречия и изящества [слога], и можно сказать, что по благородству и плавности [речи] он не имеет себе подобных. Будучи посвященной описанию жизни восьми государей, [эта книга] была названа Хашт бихишт. Она включает около восьмидесяти тысяч бейтов.

В то время когда шах Исма'ил отступил [от истинной религии] и стал распространять шиизм, Мавлана Идрис составил хронограмму: “Мазхаб-и нахакк”[971]. Когда это дошло до слуха государя, он приказал Мавлана Камаладдин Табибу Ширази, который был близок [к государю] и принадлежал к [его] интимному окружению, написать Мавлана послание и спросить, он ли составил эту хронограмму или нет.

Мавлана, следуя повелению [государя], написал и отправил Мавлана Идрису послание, состоявшее из всевозможных острот и изящных шуток. Мавлана [Идрис], ознакомившись с содержанием послания, не отвечает отрицательно и говорит: “Да, я составил хронограмму, но она на арабском языке. Я сказал: “Мазхабна хакк”[972].

Шаху Исма'илу понравился ответ Мавлана, и он дал августейшее указание вызвать Мавлана и пригласить к нему на службу. Мавлана уклонился от этого, а в извинение представил шаху касыду, из которой [мы] приводим несколько бейтов — стихотворение:

Считай меня потомственным рабом своей семьи,

Ибо [еще] дед мой поступил на службу к твоему деду на пути к святыне.

Родитель [мой] тоже принадлежит к ученикам второго деда шаха,

/344/ Ибо благодаря ему познал он науку о внешнем и уяснил сокровенное.

Сам путь моего рабского служения Шайху Хайдару[973]

Стал для меня [сладок], как молоко и сахар, благодаря красоте дружеского общения.

По счастливой случайности на страницах священной книги

Корана имени Исма'ил неизменно сопутствует имя [этого] раба.

Его сын Абу-л-Фазл Эфенди, который был украшен в убранство совершенств, во времена государя с достоинством Сулаймана был удостоен должности дафтардара Румелии и некоторое время посвятил тому важному делу. Случилось так, что были у него два достойных сына. Против обыкновения, когда они сели в Галате на корабль и отправились в Стамбул, вдруг поднялся ветер безнадежности. Дети того могущественного оказались во власти разбушевавшейся грозной стихии, и лодку жизни тех несчастных поглотила губительная пучина. Волна надежды тех безутешных не достигла берега свершения, и ладья бытия скрылась в океане смерти. Они так бесследно исчезли в чреве крокодила небытия, что до обители вечной жизни не дошло ни весточки, ни следа от них. Стихотворение:

Стоит кораблю любого погрузиться в ее пучину,

Как отраженная в воде пятерня ломает руки пловца.

Абу-л-Фазл Эфенди, сжигаемый огнем разлуки, оборвал нить счета [страниц] в книге ожидания. Начальник казначейства в диване [того, о ком сказано]: “Все, что есть, гибнет, кроме его существа”[974], написал его жизни отпускную грамоту на цитадели [всевышнего]: “У него власть над всем, и к нему вы возвращены будете”[975], и ангел смерти свернул свиток дневника его жизни. После Мавлана Абу-л-Фазла Эфенди детей мужского пола не осталось, и с ним прекратился род его.

И шейх Абу Тахир ал-Курди, которого упоминает наш владыка — светоч религии и веры Мавлана 'Абдаррахман Джами в Нафахат [ал-унс мин хазират ал-кудс], /345/ тоже из Бидлиса. Его пресветлая гробница находится к западу от Бидлиса [на расстоянии] одной стоянки от [реки] Кезер.

Из Бидлиса происходит поэт Шукри, который некоторое время находился на службе у туркменских эмиров [и затем] — у здешнего правителя Шараф-хана. Позднее он попал в ряды ближайшего окружения султана Салим-хана. Латифи Руми упоминает его имя в антологии жизнеописаний турецких поэтов. Он изложил в стихах события своего времени и назвал [это сочинение] Салим-наме, которое, поистине, представляет собою непревзойденный образец поэтического мастерства.

Одним словом, город Бидлис всегда был местом средоточия талантов и ученых и резиденцией мудрецов и совершенных. Прибежище поэтического мастерства — Мавлана Муса, ныне наставник в медресе Шукрийе, поведал автору этих строк со слов своего деда Мавлана Шах Хусайна, который [уже] миновал сто двадцать стоянок [жизненного] пути, что у Бахрам-бека зулкадра, кому на правах наместника шах Исма'ил препоручил охрану и защиту Адилджеваза, Арджяша и Баргири, возникли разногласия и споры с поверенными Шараф-хана, находившимися в Ахлате и в тех пределах.

Шараф-хан направил на расправу с ним Шайх Амира бил-баси, и около пятисот человек из учащихся и ученых Бидлиса взялись за стрелы и луки для священной войны за веру и вместе с Шайх Амиром направились в Арджиш.

Климат в том городе, по общему мнению, не поддается описанию, а красота и чистота садов и строений его превыше всяческих похвал. Сын шейха Хасана Хизани, преемник шейха 'Абдаллаха ал-Бадахшани, совершеннейший из смертных шайх ал-ислам Мавлана Абу-л-Халлак, чья пресветлая гробница находится недалеко от Гек-Мейдана[976] и служит местом /346/ исполнения молитв, — завершителем их системы в суфизме является шейх Рукнаддин 'Ала'аддаула Симнани — да освятит Аллах его славную гробницу! — посвятил восхвалению климата и красоты города Бидлиса эти несколько бейтов, принадлежащих [к плодам] его сеющего перлы таланта и рассыпающей жемчуг мысли, — стихотворение: