А наутро узнал, что Ханари отправили на север Хэнэ — в самый очаг. Туда, где скрывались по лесам остатки мятежных отрядов, туда, где все еще чернела выжженная земля.

* * *

Северо-запад Хэнэ

Аюрин лежала, дрожа от холода, завернувшись в сшитое наспех одеяние из шкур лесной собаки и росомахи. Парнишка, которого она звала Разноглазым, не отходил от нее. Молчаливый, тенью следовал. Она не гнала, хоть и едва замечала. Долго не доверяла ему, считала лесным духом, тери-тае, а то и похуже — больно уж не везло людям Муравья с тех пор, как мальчишка присоединился к отряду.

Разноглазый не знал ее настоящего имени — да и прошлого ее не знал. Аюрин не была намерена откровенничать. Да в последнее время она и говорила-то с трудом. Каждое слово грозило обернуться слезами.

Раньше она ненавидела и рада была, что стрелы ее несут смерть убийцам семьи. А теперь таял отряд Муравья, многие погибли, кто-то ушел — и сейчас они сами поставлены были перед выбором, смерть медленная от голода и холода в зимних лесах или же быстрая — в стычке.

Разноглазый пытался делиться с ней последним куском, но Аюрин его руку отталкивала.

Во сне и наяву дом мерещился, родные лица, детские забавы — соломенная кукла, качели на лохматой веревке. Порой виделась свадьба сестры, ее смущенное и радостное лицо — Аюрин поправляла праздничную, расшитую красно-белым узором повязку на голове старшей, а та шептала что-то о счастье и о том, что скоро оно ждет и Аюрин. А теперь какая из Аюрин невеста? Круги под глазами, волосы спутаны, губы потрескались. Над правой бровью небольшой шрам — неловко с дерева спрыгнула. Конечно, в деревне не только красавиц в жены берут, да уж всяко не таких, которые год с мужчинами в лесу пропадали.

Потом Аюрин словно в ледяную воду падала — понимала, какие тут мечты о свадьбе? Жить-то осталось всего ничего, да и вокруг сплошной пепел да развалины.

* * *

Выискивать повстанцев в лесах — занятие безнадежное, и поначалу военные отряды старались отрезать их от деревень. Население было запугано — за помощь мятежникам уничтожали всю деревню. А у многих родня оставалась — и они покидали вожаков и стремились увести семьи из опасных мест. Не тут-то было. Покинуть родные места мало кому удавалось — с женщинами и детьми не больно-то проберешься оврагами, а дороги перекрыты.

Но окончательно одолеть мятежников не выходило, и тогда начали попросту уничтожать все деревни, мимо которых двигались. Исключения делали для крупных селений, приносящих доход. Но там оставляли гарнизоны, и горе подозрительным личностям или сельчанам, заподозренным в связях с бунтовщиками.

Скрывающимся в лесах нечего было есть и негде взять продовольствие — а зимы на севере суровые. Охота может прокормить троих, пятерых — но не полсотни.

Ханари с отрядом попал в распоряжение генерала Алаты, командующего местным гарнизоном. Воинское звание Ханари было ниже, хотя по рождению Алату и Лиса нельзя было поставить рядом. Что ж… Рожденный в семье торговца и сумевший сам добиться высокого звания достоин был уважения. Ханари и чувствовал бы уважение, но не сейчас. То, что его выслали из Столицы под начало какого-то провинциального вояки, было оскорблением Дома. О, не прямым — такого даже Благословенный не позволяет себе без самых веских причин. И все же — оскорблением.

Только ответить на него нельзя.

В пальцах с хрустом ломались ветки. Одна за другой. Словно шеи тех, кто хоть раз становился поперек дороги. Но хоть месть — дело долга, который превыше всего, сейчас не может быть мести. Некому. О главе Золотого Дома никто не думает как об обычном человеке. А тот, другой… все еще дорог.

Ханари ненавидел его за это.

На форме Лиса было три знака. Знак столичных войск, знак Дома — сейчас не обязателен, но не хватало еще скрывать, откуда родом Ханари! — и знак звания на головной повязке, серебряный на темно-красном.

Двоим ординарцам среднего Лиса нелегко приходилось. Господин постоянно испытывал гнев, а высокородных учили скрывать свои чувства. Разве что перед ближайшей родней или самыми низшими они могли вести себя откровенно. В противном случае можно было только догадываться, кто и чем прогневил господина и насколько серьезная кара обрушится на виновного, а то и на просто попавшего под руку. Поэтому они старались быть меньше, чем тень и эхо — тени хоть видно, а эхо слышно. Незаметные, они ухитрялись исполнять свои прямые обязанности и понимали неотданные приказы. Служить человеку Второго круга — большая честь. И опасная. Душевная кротость хороша для слабых, не способных на подлинно яркие чувства. Ханари напоминал молнию. Когда молния сверкает на небе, ей не может быть равных.

Но приходилось подчиняться сыну торговца. Впрочем, Алата не упивался своею властью. Мало ли, судьба переменчива. Дом Лисов-Асано пока еще в милости. Когда Ханари вернется в Столицу, он непременно сведет счеты с чересчур заносчивым временным командиром. И тогда вылавливание мятежного отребья в кустах и торфяниках покажется командиру гарнизона провинции Хэнэ сказочной жизнью.

За своим оружием Ханари следил сам — он любовался тончайшим сиреневатым узором — паутинкой на лезвии лэ. Из такой же — лучшей стали, доори, — была и анара, и хаисуру, клинок средней длины, предназначенный для левой руки.

Красоту клинка и коня в полной мере может оценить лишь воин. А Ханари умел ценить прекрасное. И — несущее смерть.

Он давно не складывал строки, не до того было. Но подлинную красоту и гармонию чувствовать не перестал. Тем и отличается высокородный от простого крестьянина, что никогда не махнет рукой на гармонию мира, хоть четырежды занятый будничными обязанностями, и не сочтет, что постиг все или может прожить и так.

Люди генерала Алаты разделились — одна часть двинулась напрямую через местную речку, другие направились вдоль берега. Хотели взять в кольцо уцелевших мятежников. Идти бывшим крестьянам было некуда, а зимой в лесу прятаться трудно. Да и не сравнить сытых, хорошо одетых и вооруженных солдат с оборванцами, чья пища — случайно подстреленная ворона.

Ханари отправился было с теми, кто шел вдоль реки, но генерал отослал его к основной части. Причины не было названо, но оба понимали, что с командиром обходного отряда Лису не ужиться — и не стоит подвергать воинскую дисциплину столь тяжкому испытанию.

Всего день прошел с того часа, как разделились отряды, и Ханари легко догнал бы отряд на быстром коне. Взял с собой обоих ординарцев и покинул ставку Алаты.

* * *

Муравей отправил Аюрин разузнать, цела ли деревушка неподалеку. Настрого наказал — не приближаться, даже если увидит одни обгоревшие столбы. В сопровождение выделил гиганта по прозвищу Лесник. Огромный, он двигался по лесу бесшумнее тени. Несмотря на совет Муравья не брать оружия, Аюрин подхватила свой лук. В девчонку в последние дни словно демон вселился. То смерти искала, то сидела и слезы со щек утирала, с ненавистью глядя на лук или нож.