Во время трехмесячного отдыха после этой битвы македонцы еще раз сразились с индийцами, но на этот раз не на поле брани, а на стадионе, состязаясь в ристалищах и скачках. В совместной охоте на тигра Александр, вопреки обычаю стрелять по взятому в кольцо тигру со слона из лука, спрыгнул на землю и пошел на тигра с копьем.

Гифасис. Лето 326 г. до н. э.

А потом началось нечто неведанное, оказавшееся роковым, — наступил сезон дождей. Не тех дождиков, спутников зимы, которые знали эллины, — ничего подобного они еще не видели в своей жизни. Казалось, мировой океан, к которому они так долго шли, пролился бесконечным, все сметающим на своем пути ливнем с небес. Реки, ручьи моментально выходили из берегов, затапливали лагерь, неся на людей нечисть, скорпионов и змей. Потом так же неожиданно дождь прекращался, выходило солнце, все покрывалось плесенью, и люди по колено в воде и грязи задыхались в душных испарениях. А на следующий день картина повторялось, и так — несколько месяцев. Отвратительные спутники ливней — свинцовые тучи, непролазная грязь, духота и сырость, которые можно выдержать день-другой, угнетающе подействовали на состояние людей. Казалось, их души отсырели и заплесневели от воды и грязи.

Мирное население царств дружественных раджей осталось позади, а те, которые были впереди, сопротивлялись продвижению македонцев по Пенджабу — земле пяти рек. Македонцы подошли как раз к третьей из них — Акесину, когда им пришлось сразиться с катайцами за их главный город Сангалу. Битва была выиграна, но с огромными потерями, вдвое превысившими даже потери в битве с Пором.

Джунгли казались бесконечными и непроходимыми. Стоило их одолеть, в долине армию ждали сопротивляющиеся племена. Если не враги, то укусы змей, лихорадка, малярия, заразные болезни, незаживающие раны уносили жизни солдат. Изнурительная жара, усталость и бесконечные потоки вод, размытые и заваленные оползнями пути, по которым приходилось двигаться, измотали и ожесточили людей. Они начали терять надежду на благополучный исход похода и скорое возвращение домой.

Достигнув пятой реки Пенджаба Гифасиса, за которой, как считали эллины, кончалась земля и простирался лишь мировой океан — конечная цель их похода, македонцы с ужасом узнали, что это далеко не так. На самом деле за Гифасисом лежит огромная пустыня, для пересечения которой потребуется 12 дневных переходов. А за пустыней течет река Ганга, самая большая в Индии, на которой их ждет царь Ксандрам с 200-тысячной пехотой, 80-тысячной конницей и 4 тысячами слонов.

Нет, миру нет конца! И опостылевшей войне нет конца. Восемь лет бесконечной войны! Они уходят все дальше от дома, терпя потери, лишения, выдерживая голод, холод, снег, жару, ветер, песчаные бури, а вот теперь еще и 70-дневный всемирный потоп. И все это — беспрерывно сражаясь! Измученные солдаты упали духом, подняли ропот, и командиры их поддержали.

Птолемей, Кен, Пердикка, Кратер, насквозь промокшие и облепленные грязью, пришли в сырую обвисшую палатку Таис с необычной просьбой: она должна поговорить с Александром о недовольстве солдат, их нежелании продолжать поход в никуда и попытаться уговорить царя повернуть назад, повлиять на него в их духе.

— Почему я? — строго спросила Таис.

— Ты умеешь с ним разговаривать, ладить. Знаешь подход. Ты на него хорошо влияешь, он сам всегда это подчеркивал. И он послушает тебя, ты это доказала в Персеполе, — объяснил по-военному косноязычно, но откровенно Пердикка. — Дело на самом деле как никогда серьезное. Люди действительно на пределе и настроены очень решительно.

— Да, я в состоянии это понять. Но если таково мнение армии, то почему я должна говорить от ее имени? Какое я имею отношение к армии, почему меня выдвигают в ее глашатаи?

— Он тебе не сделает ничего, — буркнул Птолемей.

— Он и тебе не сделает ничего, — отрезала Таис, — если вы будете просить его, объясните вашу позицию по-человечески. Умоляйте его, но открыто! Вы разве не знаете, что больше всего на свете он ненавидит интриги и закулисную игру, любые намеки на мятеж?

— А ведь Таис права, — неожиданно поддержал ее Кен. — Что мы, как трусы, подставляем ее под удар. Зачем действовать за спиной, если мы считаем, что наше дело правое?

— Более того, хотя я вашу позицию понимаю, я ее не разделяю. Меня не остановили ни стужа, ни жара. Не остановит и дождь. Я готова идти за царем на край света и куда угодно. Потому что я ему верю. Но я обещаю стоять рядом и повиснуть у него на руке в случае его нежелательной реакции. — Таис бросила быстрый взгляд на Птолемея.

И он понял, что она вмешается. Не ради них, но ради Александра.

На собрании представителей войска Александр поначалу не мог поверить, что люди готовы сдаться так близко от цели. Он напомнил солдатам об их великих победах и удивился, что решимость и мужество покинули их сейчас, когда основная работа сделана и осталось пройти совсем немного. Ведь они вот-вот достигнут пределов ойкумены, дойдут до мирового океана, омывающего землю. Но его речь не возымела своего обычного действия, не убедила, не зажгла их сердец. Огромная усталость от тягот похода, убийств и опасностей единственный раз помогла им на время выйти из-под магического влияния его личности. Александр был поражен! Как можно отступить, как можно что-то не довести до конца? Признаться в собственной несостоятельности? Он не понимал этого. Он был сбит с толку и не узнавал своих солдат. Они отказываются подчиняться, они хотят идти назад?..

— Ну, что ж… Тогда возвращайтесь одни, если у вас нет ни чести, ни совести… Я пойду дальше. Без вас. С азиатами, недавними вашими врагами, — презрительно бросил он им после долгой недоуменной паузы.

У многих совесть «проснулась» уже сейчас, послышался гул, сдержанные рыдания. И тут Кен, гипарх гетайров, снял шлем и заговорил о солдатах: об их заржавевшем оружии, обносившейся одежде, об их тоске по родине, по семьям, об их усталости, о том, что они уже не те, какими были раньше.

— Они всего лишь люди. Они не могут. Ты — можешь, но ты — богоравный повелитель. Твой замысел велик, достоин богов, но неподсилен твоим солдатам. Пойми нас, царь! Умеренность в счастье — высшая добродетель, — закончил он дельфийской мудростью свою сбивчивую, но искреннюю и мужественную речь.

Нельзя добиться ничего выдающеюся, не преступив меры, не преодолев страха и бессилия. Растут, только перерастая себя. Но Александр не сказал этого. Не проронив больше ни слова, он удалился к себе. Он понял, что «поет глухим».

Офицеры же, заметно нервничая, бурно обсуждали ситуацию, не зная, правильно ли они поступили, нашли ли нужный тон и гадали, что решит Александр. У Таис горела голова от всего увиденного и услышанного. Ее мучила мысль, почему Александр уже давно приказал строить огромный флот на Гидаспе, в царстве Пора. Он наверняка знал уже раньше, что впереди, за Гифасисом, лежит не мировой океан, а обширные земли…

— Кратер, Птолемей, — обратилась к ним Таис, — прикажите Аристандру спросить волю богов.

— Ах! — все, что только смог сказать Кратер в ответ на ее находчивость.