И Роза стала рассказывать мне о партизанской жизни, походившей на жизнь диких зверей: зимой и летом в лесах и горах, в постоянном движении, зачастую скрываясь от преследователей. В хорошую погоду, и если в целом дела шли хорошо, командиры легко находили добровольцев, но стоило установиться ненастью или пойти полосе неудач, как число желающих помогать повстанцам резко шло на убыль. Случалось, люди отказывались сражаться, заявляя, что должны вернуться домой для уборки урожая: надо ведь кормить свои семьи. То же самое говорили рыбаки во время путины. Кроме того, французы следили за всеми крепкими и здоровыми мужчинами. И если шпионы вдруг доносили об их долговременных отлучках, всю семью мигом арестовывали, а бывало, что и расстреливали, даже не удосужившись доказать вину.

Обе стороны в этой войне действовали, повинуясь инстинкту насилия.

– Лично меня, – призналась Роза, – бойцы сопротивления в равной мере восхищают и пугают. Отряды иной раз напоминают волчьи стаи: стоит вожаку дать малейшую слабину, и кто-нибудь, кому не терпится дорваться до власти, засадит нож ему под ребра. Кстати, сам Касио добыл свой первый мушкет, зарезав французского солдата кухонным ножом: этот малый изнасиловал его жену.

Она покачала головой.

– В отличие от моего глубоко интеллигентного брата, для которого революция была мечтой, а не практическим делом, большинство партизанских командиров порой больше похожи на атаманов разбойничьих шаек. Им приходится непросто: одновременно требуются твердость и гибкость, ведь в партизаны вступают самые разные люди из всех слоев общества. А знаешь, как непросто ладить с жителями деревень и маленьких городков. Не только французы облагают их поборами, но и партизаны, которым нужны деньги на провиант и оружие. Если вожаки перегибают палку – а попадаются, как это ни печально, отряды, которые представляют собой настоящие шайки разбойников, грабящих и убивающих своих же соотечественников, – городские общины закрывают перед ними ворота. Так, Касио пришлось убить одного из своих командиров, друга детства, жестоко обобравшего одно селение. Весть о бесчинствах этого человека стремительно разлетелась по округе, и Касио пришлось пожертвовать старым товарищем, чтобы не лишиться поддержки местных жителей. Тем более что от населения нам требуются не только провиант и деньги, но также информация – сведения о передвижениях вражеских войск, а нередко и убежище.

То же самое касается и отношений с церковью. Бóльшая часть низшего духовенства настроена против французов. Наполеон сам виноват: его солдатня превращает монастыри в казармы и конюшни, убивает священников, насилует монахинь. Однако духовным лицам приходится соблюдать осторожность, потому что французы пристально за ними следят. Достаточно малейшего повода, чтобы повесить приходского священника.

Надо же, сколько тут оказалось всяких тонкостей, о которых я никогда не задумывался: партизанским командирам приходилось решать вопросы тыла и снабжения, привлечения и обучения новобранцев, да и еще множество иных. В моем представлении партизаны – это были мужчины (ну ладно, изредка женщины), которые покидали рано поутру свои дома с мушкетами на плече, чтобы сразиться с французами, и вечером возвращались ночевать. Однако выяснилось, что в действительности они сталкивались с теми же проблемами, что и регулярные воинские части. И если их потребности были скромнее, так ведь и возможности тоже, причем в гораздо большей степени.

Роза рассказала, что самым первым заданием, которое доверили ей партизаны, было изготовление мушкетных пуль: она отливала их в курятнике, позади столовой для французских офицеров.

– Вообще боеприпасы – это постоянная головная боль, – разоткровенничалась моя собеседница. – Мушкеты имеются меньше чем у половины наших людей, да и тем вечно нечем стрелять. Мина, вождь повстанцев Наварры, разработал стратегию одного залпа, которую переняли у него Касио и другие партизанские командиры. Суть ее в следующем: для нападения на неприятеля следует незаметно приблизиться к нему на максимально короткую дистанцию. Затем, разрядив единожды свои мушкеты во французов, почти в упор, бойцы бросаются на них с багинетами, и завязывается рукопашная. Часть стрелков остается в резерве. Если возникает необходимость выйти из боя, резерв производит еще один залп, чтобы прикрыть отступление. Даже в тех случаях, когда пуль у нас достаточно, мы придерживаемся этой же стратегии, поскольку нам сподручнее наносить стремительные удары и ходить в штыковую атаку, чем обмениваться мушкетными залпами с французами, к которым тем временем может поспеть подкрепление.

Французы явились в Испанию с намерением жить на подножном корму, – продолжала Роза, – реквизируя для своих надобностей что захочется и платя деньги лишь в редких случаях, однако им пришлось потуже затянуть пояса. Испанцы угнали стада и отары в горы, и там французам до них не добраться. Партизаны, где можно, скупают и вывозят зерно сразу после уборки урожая, а что не удается вывезти, сжигают прямо на полях или в амбарах, лишь бы не досталось врагу. Другое наше преимущество – это быстрота. Поскольку наши отряды малы, легко вооружены и знакомы с местностью, мы можем быстро перемещаться с места на место, гораздо быстрее врага. А еще – и это, пожалуй, главное – на нашей стороне горы. Даже у испанской армии никогда не было толковых, подробных карт горных районов, что уж говорить о французах. Среди наших бойцов многие знают горные перевалы как свои пять пальцев, да и местные жители всегда с удовольствием покажут борцам за свободу и самые удобные тропы, и лучшие места для засады.

Самая эффективная тактика, – Роза рассуждала как заправский военный, – это засесть на высоких скалах и обстрелять врага, марширующего внизу, по дну ущелья. Есть у нашей местности и еще одно преимущество – горы, холмы, заросли и бездорожье не дают развернуться вражеской кавалерии.

По мере того как я слушал рассказ девушки, мое восхищение этими людьми все росло. Патриоты вроде Касио, имевшие в своем распоряжении лишь кухонные ножи, бесстрашно сражались с регулярными, до зубов вооруженными войсками: я невольно вспомнил Давида, который с одной лишь пращой не побоялся выступить против великана Голиафа.

Свернув за угол, мы приблизились к очередному дому, куда направлялась Роза, но внезапно она схватила меня за руку и шепнула:

– Солдаты!

И верно, впереди перед домом толпилась кучка французских пехотинцев с мушкетами. Я обернулся и увидел позади еще один отряд.

– Сюда! – Она толкнула деревянные воротца, открывавшиеся в узкий проулок между стенами двух домов.

Я последовал за ней, бормоча, что нам там не укрыться. Проулок был всего в несколько шагов длиной и заканчивался тупиком, упираясь в глухую стену. Мы оказались в ловушке. Роза бросила свой узел на землю и достала из него нож.

Нож вряд ли был подходящим оружием против французского патруля, вооруженного мушкетами, но не сдаваться же без боя. Большинство попавших им в руки французы вешали без разбору, заявляя, что Господь на небесах сумеет отличить правых от виноватых.

Роза нагнулась, вглядываясь в щель ворот, отчего ее упругий зад аппетитно округлился. Вообще-то близость солдат с мушкетами, которые чуть ли не дышат вам в затылок, не слишком настраивает на любовный лад, однако когда эти восхитительные ягодицы обрисовались совсем рядом с моим мужским достоинством, оно отреагировало немедленно. Умом я понимал, что действую неправильно, однако моему похотливому garrancha соображения морали были неведомы. Но самое удивительное, что он вдруг подсказал мне возможный выход из сложившегося затруднительного положения.