– Шайтан! – выругался Абрек, бросая Антона и тряся рукой в попытке стряхнуть кровь. – Это была плохая идея! Он не зажмурится от этого?

– Посмотрим, – безразлично прорычал Порфирьев. – Зато сейчас очухался.

От нашатыря замутненное головокружением сознание действительно прояснилось, и затыкающий нос Овечкин смог выйти из лифта сам. Прямо на выходе его уложили на носилки и вручили кусок бинта, чтобы закрыть нос. Несколько сотрудников Службы Безопасности повезли его в сторону медотсека, и он попытался разглядеть, что происходит. Трупов вокруг не было, людей тоже. Из боковых коридоров доносились громкие голоса охранников, призывающие людей не выходить из номеров, не вступать в контакты с соседями и использовать лицевые повязки.

У входа в подуровень медотсека дежурил десяток солдат ВБР в скафандрах, экзокорсетах и с оружием. Внутрь никого не пускали, и спустя минуту Антон понял почему. Военная хунта, спасшаяся с первого уровня, переселилась в медицинский подуровень. Носилки катили мимо расположившихся прямо на полу солдат, вдоль стены было уложено оружие и какое-то снаряжение. Несмотря на внезапность заражения, хунта уходила с первого уровня организованно. Скорее всего, после мятежа террористов военные не доверяли никому и держали все необходимое под рукой в своих суперлюксах, как когда-то сделал асоциальный брутал Порфирьев.

Люк в медотсек был закрыт, у охраняющих его «снежинок» появились дыхательные аппараты и служебные карабины. При приближении носилок обесцвеченные маньячки сначала что-то там запросили по рации, лишь только потом открыли вход. Антона вкатили внутрь, и он увидел приемный покой, превратившийся в резиденцию военной хунты. Овечкин не сразу узнал облаченного в скафандр Брилёва. Полковник скользнул хмурым взглядом по окровавленному бинту в сжимающей нос руке давящегося кровью Овечкина и перевел его на Абрека:

– Он при смерти?

– Вроде нет, – ответил головорез. – Кровотечения не было, Варяг дал ему нашатыря, он вдохнул и потекло. Хрен знает, что это значит! Но на ногах кое-как стоит…

Дальнейшего Антон не слышал. Его доставили в операционную, и над ним склонилась Снегирёва с диагностом в руках.

– В четвертый биорегенератор! – произнесла она через десять секунд, выпрямляясь. – Как только оттуда извлекут умершего! Он заражен, медлить нельзя!

– Инга… – в ужасе прогнусавил Овечкин. – Что со мной?! Я заражен? Я умру?!

– Не знаю, – Снегирёва устремилась к панели управления биорегенератором. – Я не вирусолог, я не понимаю, что это, но попытаюсь тебя спасти! Терминальная стадия еще не началась, у тебя есть шансы!

Антон в ужасе смотрел, как с ложа предназначенного для него биорегенератора охранники снимают синюшно-бледный труп последнего из мегамозгов Миронова. Пока одна из практиканток помогала Овечкину раздеться, другая наскоро обработала освободившееся от покойника ложе, Антона поместили туда прямо с кровотечением из носа, и биорегенератор втянул в себя пациента, погружая в медикаментозный сон.

Очнулся он от знакомого ощущения озноба, неожиданно оказавшегося очень сильным. Тело затрясло от холода, зубы застучали, но открыть глаза удалось не сразу. Опухшие воспаленные веки были словно чугунными, и попытки разлепить их отзывались болью в затылке. Антон с болезненной гримасой коснулся саднящих болью век. Мышцы сокращались с усилием, словно он лежал в каком-нибудь бассейне внутри водной толщи, но глаза наконец-то открылись. Оказалось, что его уже переложили с ложа биорегенератора на носилки и готовятся везти в стационар. Вместо практиканток этим занимались двое солдат ВБР в скафандрах и штурмовых комплектах. Стоящую рядом Снегирёву, тоже облаченную в скафандр, Овечкин узнал не сразу, лишь после того, как мутное головокружение превратилось в просто головокружение, он разглядел лицо и диагност в ее руках.

– Мне х… хол… лодно, – едва выговорил Антон. – Нужно ж… жароп… понижающее…

– Сбивать температуру нельзя, – голос Снегирёвой через гермошлем звучал глухо и отстраненно, словно врач давно уже поставил крест на смертельно больном пациенте. – Все, кому я сбивала температуру, умерли сразу же. Температура замедляет переход бактерии в терминальную стадию. Придется терпеть. Постарайся уснуть сам. Если не сможешь, я дам тебе снотворное.

Солдаты укрыли Антона одеялом и перевезли в стационар. Носилки завели в проход между рядами больничных коек, подогнали к стене и ушли. Овечкин с трудом повернул пылающую жаром голову, пытаясь осмотреться, и понял, что все кровати заняты мечущимися в горячечном бреду пациентами. Одеяла и постельное белье всех несчастных были испачканы кровью, у некоторых надсадно дышащих людей кровотечение из носа не прекращалось, и наложенные на лица набухшие повязки сочились кровью. Опухшие веки, воспаленные лица, мучительные гримасы и тяжелое, словно под прессом, дыхание – лежащие в стационаре люди ничем не походили на выздоравливающих. Антон с ужасом подумал, что посреди такой заразы выздороветь невозможно, но встать и уйти не рискнул. Здесь есть хотя бы какая-то медицинская помощь. За пределами медотсека не будет и этого. Чтобы не видеть царящих вокруг ужасов, он закрыл глаза и какое-то время лежал, нервно вздрагивая от доносящихся издалека глухих выстрелов.

Резкий приступ удушья разбудил его, заставив согнуться пополам. Овечкин свесил голову за край носилок, и его вырвало кровью. Несколько секунд из носа текли тонкие алые струйки, заливая пол под носилками, потом кровотечение прекратилось, и он почувствовал, как пылает охваченное жаром тело. Пока Антон восстанавливал дыхание, глаза привыкли к медленно плывущей картинке, и он замер, скованный ужасом. Стационар превратился в ужасающее своим видом кладбище. В густо залитых кровью постелях лежали мертвецы с обезображенными агонией окровавленными лицами. Ни охраны, ни практиканток не было, дверь распахнута настежь, снаружи не доносилось ни звука. Охваченный паникой Овечкин слез с носилок и, как мог, закутался в заляпанное кровью одеяло. Тело по-прежнему пылало, голову жарило, головокружение не проходило, но идти было можно, если придерживаться за что-нибудь.

Стараясь не смотреть на жуткие посмертные гримасы трупов, Антон от одной спинки кровати к другой добрался до стены и двинулся к выходу. В операционной картина оказалась еще ужасней: биорегенераторы распахнуты, обнаженные трупы лежали на ложах и прямо на полу, в лужах крови, усеянных почти черными кровавыми сгустками. В одном из мертвецов он узнал Яковлеву и понял, что ситуация катастрофически фатальна. Двери в кабинет Снегирёвой были распахнуты настежь, внутри никого, лишь заляпанные кровяными каплями пол и диван. Овечкин, едва живой от жара и ужаса, выбрался в забрызганный кровью диагностический кабинет и побрел к выходу. В приемном покое царил хаос, возле дальней стены в ряд были уложены несколько трупов в армейских скафандрах и экзокорсетах, живых людей не было. Зато в распахнутый выходной люк был виден коридор медицинского подуровня. Окровавленные мертвецы лежали в нем настолько густо, что не было видно пола, лишь кровавые брызги и отпечатки ладоней на стенах.

Не зная, что делать, Антон в страхе замер на месте. Неужели он единственный, кто еще не умер?! Позади послышался тихий звон каких-то склянок и шум включившейся центрифуги. Овечкин вздрогнул и спешно поковылял обратно. Звуки доносились из лаборатории, и он заглянул в приоткрытую дверь, кутаясь в одеяло.