Теперь вернемся к мнению большинства русских историков. По-видимому, здесь действовал целый ряд факторов. Одной из главных причин негативного отношения к Ричарду III были соображения не научные, а политические. Тюдоры, сумевшие укрепить королевскую власть, в России едва ли не автоматически воспринимались как «положительные персонажи», соответственно, их противники зачислялись в разряд отрицательных. Не стоит забывать и о том, что на официальном уровне в Британской империи существовал подлинный культ Тюдоров.

Еще одной причиной, по которой русские исследователи выбирали «антиричардианскую» точку зрения, был неравный научный вес участников дискуссии. «Противники» Ричарда III были титулованными историками, а его защитники далеко не всегда могли похвастаться академическими званиями.

Имело значение и эмоциональное отношение к источникам. Миф о Ричарде III создавался усилиями выдающихся английских гуманистов (самый яркий пример — это конечно же «История Ричарда III» Томаса Мора) и не менее выдающихся драматургов. Естественное почтение к их авторитетам не позволяло сколько-нибудь критически воспринимать «Историю Ричарда III» или произведения Шекспира.

Наконец, не последнюю роль играла инерция восприятия. Ричарда III было очень удобно описывать как «идеального тирана». Этот художественный образ успешно эксплуатировался и в морализаторских, и в политических целях. Шекспировский король был привычен, понятен и психологически комфортен. Неудивительно, что в русской историографии Ричард III превратился в символ «мрачного Средневековья».

В советскую эпоху картина не могла существенно измениться. Жесткие идеологические рамки делали попросту невозможным смягчение устоявшихся негативных характеристик любого монарха. Король всегда должен был рассматриваться как представитель «реакционных социальных сил». Переоценка личности и правления Ричарда III не могла произойти еще и потому, что до второй половины 1950-х гг. никто из советских историков не занимался изучением Англии XV в., а работы западных исследователей были практически недоступны.

Неудивительно, что в учебниках 20–50-х годов мы находим простое воспроизведение суждений XIX — начала XX в. Перечень «преступлений» Ричарда III оставался все тем же, менялось лишь словесное обрамление. Именно в этом последнем отношении работы 1920–1950-х гг. представляют определенный интерес. Критикуя Ричарда III, советские исследователи иногда делали любопытные риторические находки. Так, в предисловии к полному собранию сочинений Шекспира 1957 г. Ричард назван «соединением кровавого феодала и блестящего хищника-авантюриста эпохи первоначального накопления». Еще раз подчеркнем — по сути Ричарда III продолжали воспринимать как воплощение мрачной эпохи Войн Роз, но сами войны трактовались уже несколько иначе — как «последний взрыв феодальной анархии перед установлением абсолютизма».

Напомним, что к середине XX столетия на Британских островах Ричард III был практически полностью реабилитирован. Исследования П.М. Кендалла и других историков окончательно развенчали тюдоровский миф о короле-тиране. В конце 1950-х гг., вероятнее всего под влиянием Оттепели, в советской историографии появились первые работы, посвященные Войнам Роз. Теоретически начало углубленного исследования истории Англии XV в. должно было привести если не к переосмыслению правления Ричарда III, то хотя бы к существенному смягчению оценок. Однако никакого благотворного перелома не произошло.

В кандидатской диссертации С.А. Сливко «Социальная борьба в Англии в конце XV в. и формирование английского абсолютизма» воспроизводилась концепция британских ученых рубежа XIX–XX вв. Е.В. Кузнецов пошел еще дальше. В своей монографии «Общественно-политическая борьба в Англии второй половины XV в.» он писал: «Историки Нового времени… немало потрудились, чтобы снять с исторического портрета Ричарда III ту густую черную краску, какой покрыли его современники. Но их усилия оказались бессильны перед логикой фактов». К давно устоявшимся обвинениям (горб, высохшая левая рука, политические убийства, «кровавый переворот» и т.д.) Кузнецов сумел добавить два новых пункта — «нарушение нормального функционирования государственного аппарата» и «установление военного режима».

Столь радикальное отличие воззрений советских ученых от концепции британских коллег имеет несколько объяснений. Прежде всего, советской исторической науки никак не коснулись изменения в оценке достоверности источников. Авторитет Томаса Мора, Полидора Вергилия и др. оставался незыблемым. По-видимому, здесь действовали идеологические соображения. Томас Мор был провозглашен основоположником утопического социализма, и все его произведения автоматически воспринимались как правдивые.

Ярчайшим примером почтительного, едва ли не благоговейного отношения к историческим взглядам автора «Утопии» могут служить комментарии к переводу «Истории Ричарда III» на русский язык и сопроводительная статья Е.В. Кузнецова. Кузнецов настаивал, что «“Ричард III” Томаса Мора достоверен. Это не литературное, а историческое произведение, имеющее литературную ценность». «Сопоставляя “Историю Ричарда III” с… источниками, можно установить, что в ней нет ни одного факта, который не был бы известен другим историкам… Важно подчеркнуть, что никаких нарочитых искажений описываемых фактов… не существует».

Еще одной причиной «консервации» взглядов рубежа XIX–XX вв. в работах Е.В. Кузнецова является нехарактерная для медиевистов «количественная» методика работы с источниками. Анализ трудов этого историка показывает, что для доказательства или опровержения какого-то тезиса он обычно суммировал данные текстов второй половины XV — середины XVI в. Т.к. сочинений тюдоровской эпохи в несколько раз больше, чем источников, составленных современниками Ричарда III, результат неизменно оказывался не в пользу «кровавого тирана».

Традиционная точка зрения на личность и правление Ричарда III устойчиво воспроизводилась и в обобщающих трудах 70–80-х годов, в частности, в вузовской «Истории Средних веков» под редакцией С.Д. Сказкина и в учебнике В.В. Штокмар. Наиболее авторитетным источником по-прежнему считался Томас Мор, сохраняли актуальность идеологические соображения, комплектование библиотек англоязычной литературой все еще оставляло желать много лучшего.

Тем не менее возникший еще в конце 1950-х гг. интерес к истории Англии второй половины XV в. в 70-х привел к появлению нескольких работ, посвященных непосредственно Ричарду III. В статье Т.Г. Ложкиной «К вопросу о социальных и политических отношениях в Англии в период правления Ричарда III» была предпринята попытка исследовать царствование Ричарда III, исходя из первичности социально-экономических факторов. Для историка, руководствующегося марксистско-ленинской методологией, такой ракурс вполне логичен. Однако из-за «сопротивления материала» выводы получились самыми банальными. Т.Г. Ложкина подтвердила неоднократно отмечавшуюся британскими исследователями несбалансированность экономических мер 1483–1485 гг., «слабость социальной базы Ричарда III» и т.п. Оценка личности Ричарда — традиционно негативная, но из колоритного тирана Т.Г. Ложкина превращает его в удивительно скучного «выразителя тенденций».

Неизмеримо больший интерес представляют исследования Михаила Абрамовича Барга. В статье «Ричард III сценический и исторический» было проведено очень любопытное сопоставление шекспировского монстра и реального короля. Монография «Шекспир и история» рассматривает эволюцию тюдоровского мифа о Войнах Роз, причем фигура Ричарда III служит своеобразной точкой фокусировки этого масштабного историографического полотна. Непосредственно Ричарду III посвящена Глава VI «Хроники в зеркале истории».