Мое сердце начинает учащенно биться. Это памятник горгулье, которая сразилась с драконом!

Я отмечаю про себя, что надо будет спросить Хадсона, не говорил ли ему кто-нибудь об этой скульптуре. Ведь наверняка кто-нибудь знает, почему ее воздвигли.

Может быть, горгульи способны проделывать временны́е разломы. Может быть, она попала в Мир Теней случайно, как и я.

У меня вдруг обрывается сердце. Я единственная горгулья в Адари – а значит, вот эта горгулья, кем бы она ни была, проиграла в схватке с драконом времени. Я проглатываю подступившую к горлу желчь и бросаю недоеденный сэндвич в урну.

Мне не хочется об этом думать, не хочется представлять себе, как она потерпела поражение и погибла, хотя здесь она изображена свирепой и вперившей в дракона грозный взгляд.

В ее глазах читается вызов, губы решительно сжаты, голова воинственно опущена, рога выставлены вперед, готовые к бою. Она явно нереально крута – как только может быть крута женщина, – и части меня хочется стать такой же, как она, когда я стану старше.

Как только я думаю об этом, внутри меня что-то происходит.

Где-то в глубине моего существа, в месте, которого я не узнаю – которого я никогда в себе не ощущала, – чувствуется какое-то шевеление. Шевеление, которого я не могу ни объяснить, ни описать.

Это похоже на вдруг вспыхнувший во мне серебряный свет, он с каждой секундой становится все ярче. Этот свет озаряет все темные закоулки внутри меня, о существовании которых я никогда даже не подозревала, и наполняет их силой. И решимостью, которой я никогда не чувствовала в себе прежде – во всяком случае так, как сейчас.

А затем происходит еще кое-что.

Все эти закоулки, все места, которых касается этот свет, начинают медленно превращаться в камень.

Я пыталась добиться этого уже несколько недель, пыталась найти в себе горгулью с тех самых пор, как превратилась обратно в человека в вечер нападения драконов. Но мне не удавалось ее отыскать, не удавалось понять, как этого добиться. Да, я превращалась в камень, но прежде я никогда не чувствовала себя вот так.

Теперь же, когда я нашла свою горгулью, мне не хочется останавливаться. Я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой сильной или такой умиротворенной.

Я еще никогда не чувствовала себя такой цельной, как будто все части меня наконец начали действовать вместе. Как будто я наконец стала той, кем мне всегда было предназначено стать.

Это так странно – странно, что мне пришлось оказаться в другом мире, – чтобы обнаружить это. И еще более странно, что это было во мне всегда.

Я думаю о родителях. Знали ли они, что я горгулья? И если знали, то почему ничего мне не сказали? Но затем я выкидываю эту мысль из головы, потому что это не важно. Потому что теперь у меня есть крылья. И когти. И тело из камня.

Теперь, когда я знаю, что и как со мной происходит, и не паникую из-за неизвестности, это просто отпад.

Я делаю пару шагов и сразу же вспоминаю, как тяжело идти, когда ты состоишь из камня. Поэтому я пытаюсь сфокусировать свой внутренний свет, пытаюсь использовать его, чтобы из каменного обличья перейти в другое – то, в котором я остаюсь горгульей, но при этом могу летать, бегать и делать многие другие клевые вещи.

Это происходит не так, как в тот вечер, когда мы сразились с драконами. Я не сразу становлюсь горгульей, которая способна бегать и творить другие крутые вещи.

Но, заглянув в себя в попытке найти источник света, пронизывающего меня, я в конечном итоге обнаруживаю блестящую платиновую нить. Она находится среди нескольких других разноцветных нитей – ярко-розовой, ярко-зеленой, синей оттенка «электрик», от которой, как мне кажется, исходят тепло и радость.

Может, дотронуться до этой нити, чтобы просто посмотреть, что будет? Но я решаю вернуться к ней позже, потому что меня тянет к платиновой нити. Я делаю еще один глубокий вдох, затем выдыхаю, считая до десяти, как меня учила мать Хезер, и медленно, медленно провожу по ней пальцами.

Мое каменное тело дрожит, и секунду мне кажется, что что-то начинает происходить, но как только мои пальцы перестают касаться платиновой нити, все прекращается. Я пытаюсь снова – и на этот раз прижимаю пальцы крепче. Камень опять начинает дрожать. Сотрясаться. Мои нервные окончания начинает покалывать, и с каждым мгновением это ощущение становится все сильнее.

Но как только я убираю руку с нити, ощущение прекращается, и я снова становлюсь тяжелым камнем, которому трудно двигаться.

В конце концов мне надоедает экспериментировать, надоедает быть осторожной. И я делаю то единственное, что могу придумать – сжимаю платиновую нить так крепко, как только могу.

И все меняется.

Глава 105

Совершенно иное значение выражения «с каменным лицом»

– Грейс –

Все мое тело словно озаряется изнутри. Тяжелого каменного чувства как не бывало, и ему на смену приходит легкость, которую прежде я испытывала только один раз – в вечер фестиваля.

Я оглядываюсь и вижу крылья над моими лопатками. Затем смотрю на свою кожу и обнаруживаю, что она стала серебряной и блестит.

У меня получилось! Я превратилась в камень, а затем из каменного обличья перешла в обличье легкой подвижной горгульи, притом нереально крутой!

Меня переполняет радостное волнение. У меня получилось!

Я бросаю взгляд на часы и вижу, что до времени возвращения в бутик у меня есть пятнадцать минут, и сейчас мне хочется сделать только одно – поделиться тем, что произошло, с самым важным человеком.

Библиотека находится на противоположной стороне людной площади, но, если я туда не пойду, а полечу, это наверняка будет намного быстрее. Я еще никогда не взлетала с земли – в прошлый раз я взлетела с верха огромной лестницы мэрии, – но, думаю, сейчас самое время попробовать.

Идет обеденный перерыв, так что здесь, на площади, прохаживается множество людей – и многие из них пялятся на меня, потому что прежде они никогда не видели горгулий. И хотя это меня не напрягает, мне совсем не хочется упасть у всех на глазах. Особенно если мне понадобится несколько попыток, прежде чем я пойму, как это делать.

Поэтому вместо того, чтобы попытаться взлететь с места у входа в беседку, я заворачиваю за угол, пересекаю перекресток и дохожу до следующей улицы, где куда меньше народу, и делаю попытку там.

При этом я закрываю глаза – хотя, вероятно, это не самый оптимальный способ проверить, упадешь ты или нет – и, сделав глубокий вдох, пускаюсь бежать. Но, попытавшись взлететь, я падаю на землю.

Это как учиться ездить на велосипеде, говорю я себе, встав и ощупав себя в поисках травм. Но, похоже, мое каменное обличье чертовски ударопрочно. Слава богу. Еще несколько раз, еще несколько падений, и я пойму, как это делать. Еще один глубокий вдох, еще одна пробежка по тротуару и еще одно падение.

Пять минут спустя, исцарапав оба локтя, я решаю, что, пожалуй, будет лучше, если я опять попробую спрыгнуть с лестницы. У соседнего здания как раз есть лестница, вполне подходящая для моих целей. Так что я поднимаюсь к ней, взбираюсь на перила и не смотрю вниз. Потому что знаю, что если посмотрю, то никогда не решусь прыгнуть, а ведь мне в ближайшие несколько недель надо будет постичь все секреты полетов.

К тому же мой обеденный перерыв подходит к концу, а мне очень хочется продемонстрировать Хадсону, что я умею. И я решаю: была не была – и прыгаю с перил.

Я начинаю падать, как и несколько недель назад. Но на сей раз мне удается начать набирать высоту раньше – и вот я уже лечу. Или, по крайней мере, парю в воздушном потоке, что неизмеримо лучше еще одного падения.

У меня ушло почти десять минут на то, чтобы подняться с земли, но я не ошиблась, предположив, что смогу быстро долететь до библиотеки. Я приземляюсь перед ней примерно через две минуты после прыжка с перил. И летать – это такое удовольствие!

Это что-то невероятное, потрясающее, несмотря на мои исцарапанные локти.

Желая поскорее поделиться успехами с Хадсоном, я вбегаю в здание. Увидев меня, молодая библиотекарша сначала изумляется, затем смеется и жестом показывает мне на маленький внутренний дворик для персонала. Ну да, конечно, ведь обеденный перерыв