– Странно, как у тебя в голове все разлучено друг с другом… Ты и твое дело, ты и твоя любовь. Будто это вне тебя, а не в тебе. И не у одного тебя… – Екатерина Андреевна задумалась. – Сейчас все про природу трубят, про охрану среды. Будто это что-то такое снаружи нас гибнет, а не мы сами… Вот пока не поймут, что все это в нас гибнет, что это мы сами больны, а не посторонняя нам рыба, все это и будут одни слова…

– Это замечательная мораль, мама, – кивнул Сергей Андреевич. – Но это не совсем то же самое, о чем мы говорили…

– То же. То же самое. Человек – тоже природа. Мораль в человеке и есть то, что в нем равно природе…

– Какая ты умная у меня, мама! – восхитился Сергей Андреевич, пробуя ее обнять.

– Это не ум! – рассердилась Екатерина Андреевна.

– Сережа! Сергей Андреевич!.. – звали со двора.

Дверь приотворилась, и просунулся корреспондент:

– Екатерина Андреевна… У нас все готово!

Сергей Андреевич растерялся и замешкался.

– Иди, Сережа, – вздохнула Екатерина Андреевна. – Ничего, ничего, ступай. Побеседуй с людьми на самом деле умными…

– Мама!.. – взмолился Сергей Андреевич.

– Не сердись… – она поцеловала его в лоб. – Прости меня. Иди. Я потом приду…

И Сергей Андреевич вышел с облегчением.

Екатерина Андреевна услышала возбужденные голоса, глянула в окно и увидела расположившуюся вокруг мангала компанию: Степанов был уже тут, и Харитоныч, и Иван Модестович конечно. Но что ее совсем возмутило, это Таня и Тоня – они тоже примостились на один чурбачок, таким тесным столбиком, как попугайчики-неразлучники…

– Таня, Тоня! – крикнула Екатерина Андреевна, распахнув окно. – Берите по куску мяса и марш отсюда! Чтобы я вас здесь не видела!..

– А правда, Степанов, что в Репове кого-то живьем сожгли? – спросил директор, разливая.

– И ничего подобного! Никаких происшествий не наблюдалось. Я там вчера как раз был. У одной бабы, Уколова Нюра, что в сельпо работает, курятник было загорелся. Его тут же одним ведром и потушили. Так она решила, что это поджог, что это одна высланная, которую она подозревала в связи со своим мужиком, подожгла. Ну, Уколова на весь поселок разнесла, что зарубит ее. Из этого и вышло, что кто-то сгорел. – Степанов вгрызся в новый кусок мяса.

– Здесь человек сгорел… Стихи Фета, – туманно сказал Иван Модестович.

– Да, следствие наоборот: доказать, что ничего не произошло. Российский детектив, – сказал Сергей Андреевич. – А вы, Аркадий, не были еще в Репове?

– Нет, а что?

– То есть как что? – всполошился Иван Модестович. – Это же будущий град Китеж! Стариннейший в нашем краю поселок, с оригинальнейшей деревянной архитектурой, четыре церкви, а какие ворота, какие ставни во всех домах!.. И все это буквально через год, после пуска Верхней ГЭС, будет затоплено. Завтра же едем, Аркадий Ильич! Я вам все покажу. Там можно сделать прекрасный альбом по деревянной архитектуре! Хоть что-то сохраним. Благороднейшее дело…

– И девушек тамошних посмотрите… – сказал директор.

– Да, там есть кадры, – усмехнулся Сергей Андреевич.

– Как кадры? Какие кадры? – оживился корреспондент.

– Это же сто первый километр! – пояснил Степанов. – Девицы там есть.

– Очень, очень любопытно! – загорелся корреспондент, от возбуждения кусая бороду. – Это символ! Старый город, ГЭС, новый путь в жизнь!.. Я еду!

– Отметьте также, дорогой Аркадий, – заметил Сергей Андреевич, – одну любопытную особенность: у вас сто первый километр отчисляется на восток, а у нас как до Тихого океана дошло, так и вспять: у нас сто первый – на запад…

– Ох-хо-хо-хо-хи-хи! – тоненько, взахлеб, помахав себе ладошкой в рот после глотка, смеялся корреспондент. – Кайф! Кайф!..

Общество действительно уже «поймало кайф»…

Варя растерянно кружила вокруг сарая, словно порываясь уйти и не решаясь. Роль затворницы, на которую она, не подумав, согласилась, ей не нравилась: забыли про нее, что ли?

Совсем решилась уйти, и тут увидела Екатерину Андреевну. Та брела своей тяжелой поступью к сараю в крайней задумчивости, ничего не видела вокруг. Чувствуя, что ее никто наконец не видит, она так постарела, так устала…

Варя отступила за угол сарая. Замешательство ее длилось секунду: она улыбнулась своей идее и шмыгнула в сарай. Волчонок радостно приветствовал ее.

Варя поспешно легла и притворилась спящей.

Дверь скрипнула, рванулся свет.

Екатерина Андреевна в упор разглядывала Варю, как неживую вещь. Мысли ее были тяжелые.

– Не спишь ведь… – сказала она.

Варя старательно не просыпалась.

Старуха не любила сейчас жизнь, не любила и Варю. Не сознавая, зачем ей это, она сняла со стены вожжи и, ухмыльнувшись, выровняла и взвесила их в руке.

Ей хотелось ударить.

Волчонок устраивался у Вари в волосах, как у мамки. Варе было щекотно, она улыбнулась как бы во сне и, как бы так и не проснувшись, обняла, как ребенка…

Екатерина Андреевна выронила вожжи и тихо вышла из сарая с выражением некой решимости на лице.

Варя вышла за нею следом и в другой задумчивости побрела в другую сторону…

Общество не сразу заметило приближение Екатерины Андреевны. Оно спорило об абстракционизме.

– Я все-таки не понимаю, – важно сказал Харитоныч, – ну, вот намажут, а что это все значит?.. Ведь если только мазня – их бы еще больше было, каждый бы доллары получал…

– Вот видите! – воскликнул Аркадий Ильич. – Даже в таком рассуждении появляется здравое зерно. Хотя бы неогульность… В том-то и дело, что не просто мазня, а по весьма-весьма непростым законам живописи. Они достигают определенного эффекта равновесия и экспрессии, их композиции бывают просто приятны для глаза, в конце концов, красивы…

– У нас там в Репове объявился один такой, из новеньких… Требовал освободить его от работ. Я сам ходил смотреть, чтобы разобраться. Нет, я в этом ничего не нахожу.

– Что ты понимаешь! – сказал Иван Модестович. – Ты и слов-то таких не знаешь, как «экспрессия, композиция». Я сам не сторонник абстрактной живописи, но считаю, что суд вправе выносить только специалист.

– Вот так и плодят шарлатанов, такими рассуждениями, – вклинилась Екатерина Андреевна. – Порядочный человек никак не может понять, что жулик возьмется за то, за что он сам браться не будет…

Иван Модестович поперхнулся, все замолкли. Тихо ушел к своей баньке Харитоныч. Директор первым догадался и почтительно уступил ей чурбак.

– Просим, Екатерина Андреевна… У нас бастурма, Аркадий Ильич – шеф-повар…

– Спасибо, голубчик. Присяду на минутку…