могла найти обратный путь к еще живущим. Только жрецы древности, склоняясь над разверстой в центре лабиринта воображаемой бездной, могли приносить жертвы подземным богам, обращаться с призывами к ним и к душам умерших, вызывать их, общаться с ними, не выпуская их из магической спирали. Лабиринты, таким образом, служили алтарями, на которых жрецы приносили кровавые жертвы, и «рупорами», обращенными в «царство мертвых», чтобы спрашивать его обитателей о настоящем и будущем…

Зачем же понадобилось такое количество «входов» в это подземное царство мертвых, как можно видеть на том же Большом Заяцком острове, где громадные лабиринты полукольцом охватывают центральный холм со множеством каменных куч, дольменов и прочих сооружений, носящих явно погребальный характер? Единственное объяснение, которое можно предложить, — это то, что число лабиринтов в этом случае соответствовало количеству родов или племен, входивших в магический союз, которому принадлежало данное святилище первобытности.

В такой гипотезе было много привлекательного. Она была шире, гибче и строже, чем предположения Туриной. Больше того, она позволяла трактовать лабиринты, расположенные возле рыболовных тоней, как ловушки, только не действительные, а символические. Маленькие лабиринты, располагавшиеся поодиночке возле древних и современных тоневых участков, вероятнее всего, служили родовыми алтарями, призванными улавливать не рыбу, а души умерших предков, чтобы они помогали своим живым потомкам, способствовали промыслу. Вместе с тем они были — в полном смысле слова — теми отдушинами в «царство мертвых», которые позволяли шаманам древности в любой момент общаться со «страной предков» на Соловецком архипелаге, где находилось главное святилище народа, объединяющего ряд племен.

Как мне казалось, представления Н. Н. Виноградова и А. Я. Брюсова о действительном назначении лабиринтов соловецких наиболее яркое подтверждение находили в древнегреческой монете, о которой я уже упоминал. Ведь изображен там был не дворец Миноса, раскопанный в Кноссе А. Эвансом, с его бесконечным переплетением многочисленных залов, переходов, дворов и лестниц, в котором можно было легко запутаться, не египетский лабиринт, представлявший собой, согласно Геродоту, такое же сложное архитектурное сооружение, а всего лишь каменный алтарь, выложенный из камней, точная копия того, что и сейчас можно видеть возле Умбы.

А почему, собственно, размышлял я, критский лабиринт, о котором рассказывает древнегреческий миф, не мог быть именно таким древним жертвенником? Это уже потом фантазия поэтов превратила алтарь во дворец, после чего талант Геродота и человеческое легковерие связали его с египетским лабиринтом. Миф, тем более древнегреческий, — всегда «творимая легенда», тогда как исследователя интересуют его суть, фабула, давно забытый факт, давший некогда толчок воображению людей. Скинув с мифа пышные наряды поэзии, мы обнаружим в нем некое рациональное зерно, определенную историческую информацию, которая укладывается в следующую логическую схему.

Минос — царь Крита. У него сын Минотавр, которому приносят человеческие жертвы, человек с головой быка. Жертвоприношения совершаются в храмовом комплексе, именуемом лабиринтом. Как можно думать, сами критяне освобождены от человеческих жертвоприношений: страшную дань платят только покоренные народы, в данном случае Афины. Однажды с партией обреченных на Крите появляется Тезей, проникает в Лабиринт, убивает Минотавра и освобождает Афины от зависимости Криту.

Такова фабула, которая не может не насторожить историка. Если ее попытаться перевести на алгоритм фактов, то вот что мы увидим.

На Крите во времена Миноса религиозные культы резко отличались от тех, что были распространены в материковой Греции. На Крите в качестве главного божества почиталось, как можно думать, Солнце, причем в образе быка. О том, что бык на Крите был священным животным, в честь которого устраивались специальные празднества и игры, хорошо известно благодаря раскопкам. Лучшее тому доказательство — великолепные фрески, сохранившиеся в парадных покоях кносского дворца. Больше того, можно полагать, что в образе Минотавра обожествлялся сам царь Крита. Об этом говорит не только имя чудовища — Минотавр, что означает «бык Минос». Приглядевшись к нему, можно обнаружить, что человеческая фигура с головой быка удивительным образом напоминает древнеегипетских богов. Вероятнее всего, критский Минотавр — всего лишь «мужской» вариант древнеегипетской богини Хатор, позднее слившейся с солнечным божеством Ра. Что же касается древнегреческой родословной Миноса, то он оказывается сыном Зевса, который, как мы знаем, при случае не раз превращался в быка.

Если в тот момент, когда я пришел к этому заключению, оно меня удивило, то лишь таким поздним прозрением очевидного. Археологические раскопки на Крите давно открыли много свидетельств самых оживленных культурных и торговых сношений между Египтом и Критом во II тысячелетии до нашей эры. В научной литературе не раз даже поднимался вопрос о зависимости крито-микенской культуры в ее критском варианте от культуры Египта. Человекообразный бог с бычьей головой, царивший на Крите, как нельзя лучше подтверждает подобную догадку. Конечный же вывод можно сформулировать следующим образом: в эпоху Миноса на Крите раз в несколько лет совершались человеческие жертвоприношения солнечному божеству с головой быка.

Для жертвоприношений требуется жертвенник, алтарь, стоящий в храме, но никак не здание — лабиринт. Можно было бы усомниться, что в таком богатейшем, как мы теперь знаем, дворце Миноса алтарь для самого торжественного жертвоприношения оказывался примитивной каменной спиралью. Однако не стоит спешить с выводами. Жертвоприношения Солнцу, вероятнее всего, следовало совершать на алтаре, изображавшем символически само это божество. И алтарь этот находился, конечно же, не во дворце, а в подземелье, как о том повествует — не случайно! — древний миф. Стоит напомнить, что такая вот двойная спираль лабиринта у самых различных народов земного шара от Скандинавии до Египта и от Испании до Китая символизировала именно Солнце. Если же прибавить, что в особо торжественных случаях человеческие жертвоприношения надлежало совершать каменными ножами, хотя металл был давно и хорошо известен — так было, например, в Мексике, — можно согласиться, что «примитивная» каменная спираль была столь же необходимым аксессуаром и в данном случае.

Художник, вырезавший штемпель для древнегреческой монеты, как мы видим, знал гораздо больше, чем сообщал слушателям распространенный миф о Тезее и Минотавре…

Путешествие с древнегреческой монетой в руке за Тезеем на Крит неожиданно укрепило мои предположения, что каменные лабиринты Севера в глазах своих создателей были не только входами в «царство мертвых». Одновременно они были алтарями Солнца, единственного действительного божества северных народов, которое дарило жизнь всему сущему на Земле. В этом не было противоречия. Для первобытного человека, жившего в природе и ощущавшего себя частью этой природы, в конце концов не было четкого разграничения между «живым» и «неживым», «мертвым», «окончательно умершим». В его сознании существовал один, вечно живущий, пульсирующий, взаимопроникающий мир людей, стихий, животных, растений, камней, в котором происходило не возникновение и исчезновение, а всего лишь переход из одного состояния в