— Я сказала Мазу: “Ему нужно к кому-то обратиться. Ему нужно обратиться к врачу”.

— Уэйс сказал нам, что Алли просто нужно очистить свое эго, и все такое, — сказал Николас. — И я, черт возьми, наорал на него. Сказал ему, что если он хочет жить как свинья, то это его дело, и если он хочет нести чушь легковерным болванам, готовым платить за удовольствие, то прекрасно, но семья, черт возьми, уже сыта этим по горло. И я сказал Алли: “Если ты не можешь понять, что это полная чушь, то ты еще больший дурак, чем я думал, тебе нужно разобраться со своей головой, а теперь садись в эту чертову машину….”

— Но он не пошел, — сказала миссис Грейвс, — и тогда Мазу сказала, что собирается добиться судебного запрета против нас. Она была довольна, что произошла ссора. Этого она и хотела.

— Тогда мы решили, что надо что-то делать, — сказал полковник Грейвс. — Я нанял О’Коннора, детектива, о котором я говорил вам по телефону. Ему поручили покопаться в прошлом Мазу и Уэйса, найти что-нибудь, что мы могли бы использовать против них.

— Он что-нибудь обнаружил? — спросил Страйк, держа ручку наготове.

— Нашел немного про нее. Выяснил, что она родилась на ферме Чепменов. Он думал, что она одна из детей Кроутеров — вы знаете об этом деле? Мать умерла. Она оставила ее на ферме и уехала работать проституткой в Лондон. Передозировка наркотиков. Нищая могила.

— Уэйс был явным разгильдяем, но не имел судимостей. Родители жили в Южной Африке. Смерть его первой жены, похоже, была чистой случайностью. И мы решили: отчаянные времена требуют отчаянных мер. Мы поручили О’Коннору следить за фермой. Мы знали, что Алли иногда ездит в Норвич за деньгами.

— Мы схватили его на улице — я, мой шурин и Ник, — продолжал полковник Грейвс. — Погрузили его на заднее сиденье машины и повезли обратно. Он был в бешенстве. Мы затащили его в дом, в эту комнату, и продержали здесь весь день и почти всю ночь, пытаясь образумить его.

— Он просто продолжал скандировать и говорил нам, что должен вернуться в храм, — безнадежно сказала миссис Грейвс.

— Мы вызвали участкового терапевта, — сказал полковник. — Он пришел только на следующий день. Молодой парень, новенький. Как только он вошел, Алли взял себя в руки и сказал, что мы его похитили и заставляют остаться здесь. Он сказал, что хочет вернуться на ферму Чепмена и умолял парня вызвать полицию.

Как только доктор ушел, Алли начал кричать и швырять мебель — если бы этот чертов врач мог видеть его таким — и пока он швырял вещи, его рубашка расстегнулась, и мы увидели следы на его спине. Синяки и рубцы.

— Я спросила его: “Что они сделали с тобой, Алли?” — Со слезами на глазах рассказывала миссис Грейвс, — но он не ответил.

— Мы снова подняли его наверх, в его старую комнату, — рассказывал полковник Грейвс, — и он запер перед нами дверь. Я боялся, что он вылезет из окна, и вышел на лужайку, чтобы понаблюдать. Я боялся, что он спрыгнет, пытаясь вернуться на ферму Чепмена. Я пробыл там всю ночь.

Рано утром пришли двое полицейских. Они сообщили, что мы удерживаем человека против его воли. Мы объяснили, что происходит. Мы хотели, чтобы к нему приехали сотрудники скорой помощи. Полицейские сказали, что им нужно сначала с ним встретиться, и я поднялся за ним. Постучал. Никто не ответил. Я забеспокоился. Мы с Ником выломали дверь.

Полковник Грейвс сглотнул, затем тихо сказал:

— Он был мертв. Повесился на ремне на крючке с обратной стороны двери.

Наступило короткое молчание, нарушаемое только храпом толстого лабрадора.

— Мне жаль, — сказал Страйк. — Ужасно для всех вас.

Миссис Грейвс, которая теперь вытирала глаза кружевным платочком, прошептала:

— Извините.

Она поднялась на ноги и, шаркая, вышла из комнаты. Филлипа последовала за ней.

— Оглядываясь назад, — тихо сказал старик, когда его дочь закрыла за собой дверь, — человек думает: “А что мы могли бы сделать по-другому?” Если бы мне пришлось все повторить, думаю, я бы все равно заставил его сесть в ту машину, но отвез бы его прямо в больницу. Записал бы его на лечение. Но он страшно боялся оказаться за решеткой. Я думал, он никогда нас не простит.

— И все могло закончиться так же, — сказал Страйк.

— Да, — сказал полковник Грейвс, глядя прямо на детектива. — Я тоже так думал с тех пор. Он сошел с ума. Мы опоздали, пока до него добрались. Надо было действовать за несколько лет до этого.

— Было вскрытие, я так понимаю?

Полковник Грейвс кивнул.

— Причина смерти не удивила, но мы хотели получить профессиональную оценку следов на спине. Полиция отправилась на ферму. Уэйс и Мазу утверждали, что он сделал это сам, и другие члены церкви поддержали их.

— Они утверждали, что он сам себя выпорол?

— Сказал, что чувствует себя грешником и морит свою плоть… Не мог бы ты налить мне еще чашку чая, а, Ник?

Страйк наблюдал, как Николай возится с горячей водой и чайным ситечком, и удивлялся, почему некоторые люди отказываются от чайных пакетиков. Как только полковнику принесли наполненную чашку, Страйк спросил,

— Можете ли вы вспомнить имена этих людей, которые видели, как Алли хлестал себя?

— Больше нет. Сплошные мошенники. Заключение коронера было неубедительным. Они считали, что Алли мог сделать это сам. Трудно обойтись без свидетелей.

Страйк сделал пометку, затем сказал:

— Я слышал, что Алли составил завещание.

— Сразу после рождения Дайю, — кивнул полковник Грейвс. — Они воспользовались услугами адвоката в Норвиче, не той фирмы, которой всегда пользовалась семья.

Старик посмотрел на дверь, через которую исчезли его жена и дочь, затем сказал более тихим голосом,

— В нем Алли оговаривал, что в случае своей смерти он хочет быть похороненным на ферме Чепменов. Мне показалось, что Мазу уже рассчитывала на то, что он умрет молодым. Хотела бы контролировать его даже в смерти. У моей жены чуть не разорвалось сердце. Нас не пустили на похороны. Даже не сказали, когда они состоятся. Ни прощания, ничего.

— А как было составлено завещание Алли?

— Все ушло Дайю, — сказал полковник Грейвс.

— Оставлять, видимо, было нечего, раз он