Вначале уловка прекрасно сработала: Ноб Киссин степенно прошел по палубе, ничем не привлекая внимания, ну разве что излишней пышностью груди. Однако на входе в камеру дело приняло скверный оборот: человеку его габаритов было сложно протиснуться в узкий дверной проем; пока приказчик его одолевал, гостинцы будто ожили, и ему пришлось обеими руками удерживать грудь на месте. Поскольку охранники стояли у двери, даже в камере он не мог опустить руки, а потому сел по-турецки в позе кормилицы, поддерживающей налитые груди.

Изумленные узники молча разглядывали дородное привидение. Они еще не пришли в себя после инцидента на баке, который был недолог, но паводком сокрушил хрупкие подмости их дружбы, оставив после себя осадок стыда и унижения и ввергнув обоих в глубокое уныние. Как некогда в Алипоре, они вновь пребывали в разобщенном молчании, которое прижилось так быстро, что теперь Нил не находил слов, рассматривая приказчика через кучу необработанной пакли.

— Я здесь, дабы проверить помещение. — Этой фразе, очень громко произнесенной по-английски, надлежало придать визиту официальность. — А посему все недостатки будут учтены.

Узники молчали, и приказчик использовал паузу для того, чтобы при свете мигающей лампы изучить их зловонную обитель. Параша тотчас привлекла его внимание, отчего духовные поиски на время уступили место земным интересам.

— Сию посуду вы используете для отправления нужд?

Впервые за последние дни заключенные обменялись взглядами.

— Да, — сказал Нил. — Верно.

Постигнув смысл ответа, приказчик еще больше выпучил глаза:

— То есть вы облегчаетесь в присутствии друг друга?

— Увы, но выбора у нас нет.

Ноб Киссин поежился, представив, как откликнулся бы на такую ситуацию его чувствительный кишечник.

— Вероятно, часты жестокие запоры?

— Стараемся претерпевать тяготы, выпавшие на нашу долю, — пожал плечами Нил.

Нахмурившись, приказчик огляделся:

— Однако пространство здесь весьма скудно. Недоумеваю, как вы избегаете столкновения конечностями.

Ответа не последовало, но приказчик его и не ждал. Понюхав воздух, он понял, что мать Тарамони вновь напоминает о себе, ибо лишь для матери испражнения ее дитя не смердят, но благоухают. И тут, словно в поддержку незримого существа, которое упорно о себе напоминало, на кипу пакли плюхнулся гранат, покинувший свой тайник. Ноб Киссин испуганно оглянулся на дверь, но болтавшие друг с другом охранники не заметили фруктового прыжка.

— Вот, скорее возьмите. — Приказчик поспешно вывалил в руки Нила клад из второго граната, яиц, лепешек и сахара. — Это вам… все очень вкусно и благотворно для здоровья. Пищеварение также улучшится.

От изумления Нил перешел на бенгали:

— Вы так щедры…

— Пожалуйста, воздержитесь от родного наречия, — перебил Ноб Киссин и, заговорщически кивнув на охранников, добавил: — Такие баламоты, от них только и жди беды. Лучше им не слышать. Добропорядочный английский вполне подойдет.

— Как вам угодно.

— Желательно также, чтоб съестное было незамедлительно скрыто.

— Да, разумеется.

Нил спрятал еду за спину, что было весьма вовремя, ибо в дверь просунулся охранник — мол, хватит вожжаться. Понимая, что времени мало, Нил поспешно проговорил:

— Я весьма признателен за подношения. Но позвольте узнать причину вашей щедрости?

— Как, вы не догадались? — воскликнул приказчик, явно огорченный.

— О чем?

— Что дары от матери Тарамони. Разве не понятно?

— Мать Тарамони? — Нил часто слышал это имя из уст Элокеши, но сейчас растерялся. — Так ведь она умерла…

Ноб Киссин яростно замотал головой, собираясь пуститься в объяснения, но понял, что не успеет найти слов, способных выразить всю грандиозность темы, и потому лишь вскинул трепещущие руки, а затем ткнул себя пальцем в грудь, обозначая местоположение созревавшей в нем сущности.

Видимо, жест был достаточно красноречив, а может, свою роль сыграла благодарность за еду, но только Нил не счел сей знак пустячным; казалось, он догадывается о его смысле и понимает, что с этим странным человеком происходит нечто необычное. Он бы не смог сказать, что конкретно он понял, а подумать времени не было, ибо охранники забарабанили по дверному косяку, призывая закругляться.

— Беседу придется отложить до после дождика в четверг, — сказал Ноб Киссин. — Обещаю, что не перемну использовать первую возможность. Пока же примите благословение матери Тарамони. — Приказчик потрепал узников по макушкам и нырнул в дверь.

После его ухода закуток камеры показался еще темнее. Нил машинально разделил еду пополам и подвинул сокамернику его порцию:

— Возьми.

Рука А-Фатта выползла из темноты и схватила свою долю. Впервые за все время после происшествия на баке китаец заговорил:

— Нил…

— Что?

— Было плохо…

— Себе скажи, не мне.

Помолчав, А-Фатт произнес:

— Я убью эту сволочь.

— Кого?

— Кроула.

— Чем? — усмехнулся Нил. — Голыми руками?

— Погоди. Увидишь.

* * *

Дити голову сломала, пытаясь решить проблему священного костра. Учитывая ситуацию, о настоящем костре, даже костерке, не могло быть и речи. Требовалась безопасная замена. Но какая? Понимая, что случай особый, переселенцы собрали все имевшиеся лампы и свечи, дабы осветить финальную часть брачной церемонии. Однако будничная лампа под закоптелым стеклом лишила бы обряд всякого смысла — кто серьезно воспримет свадьбу, на которой невеста с женихом совершают «семь кругов» вокруг одиноко чадящего фитиля? И тут Дити придумала: костром послужат свечи, если все, что есть, собрать и закрепить на подносе. Так и сделали, но огненная конструкция, установленная посреди трюма, проявила норов: согласуясь с качкой, она шныряла по всем углам, грозя подпалить корабль. Кто-то должен удерживать ее на месте. Но кто? Желающих было так много, что, во избежание обид, на выполнение задачи отрядили шесть человек. Новобрачные встали к «костру», однако Черная Вода лишний раз подтвердила, что она тоже среди свадебных гостей. На первом шаге жениха с невестой корабль накренился, и молодые, плюхнувшись ничком, головой вперед понеслись к правому борту. Казалось, вот-вот раздастся треск размозженных черепов, но шхуна завалилась на другой бок, и новобрачные, теперь ногами вперед, устремились в обратном направлении. Хохот гостей смолк лишь после того, как парни, кто пошустрей, окружили молодоженов, подпирая их плечами. Вскоре юные опоры тоже стали падать, и на смену им ринулись другие. Разумеется, Дити с Калуа одни из первых прыгнули в свалку. Казалось, весь трюм совершает священные брачные круги; многие так увлеклись, что вместе с молодыми поперли в опочивальню.