С уважением,

Альфред Пелчер.

Мне от генерал-майора Дж. Л. Вагаса.

Корсо ди Порта-Нуова.

Милан, 20 апреля.

Дорогой господин Марлоу! Мне нужно срочно обсудить с вами важное дело. Буду рад, если вы найдете время и завтра поужинаете со мной — у меня дома. Скажем, в восемь часов? Надеюсь, вы будете любезны позвонить, если прийти не получится. С наилучшими пожеланиями,

искренне ваш, Дж. Л. Вагас.

От меня генерал-майору Дж. Л. Вагасу. Нарочным.

Отель «Париж».

Милан, 21 апреля.

Мой дорогой генерал!

Боюсь, я не смогу поужинать с вами завтра. Позвольте напомнить о договоренности относительно нашей с вами связи. Искренне ваш,

Николас Марлоу.

Н. Маринетти от Дж. Л. Венезетти, до востребования, «Американ экспресс», Милан.

Милан, 21 апреля.

Дорогой сэр!

Я не стал бы просить о встрече, если бы не чрезвычайно важное дело. Нам нужно срочно увидеться. Будьте добры, сообщите обратной почтой, где и когда мы сможем встретиться. Время и место оставляю на ваше усмотрение. Искренне ваш,

Дж. Л. Венезетти.

Дж. Л. Венезетти от Н. Маринетти, до востребования, «Вагон-Литс-Кук», Милан.

Милан, 22 апреля.

Дорогой сэр!

В воскресенье вечером приблизительно в 10.45 я буду ехать в темно-синем «фиате» со скоростью около 35 километров в час по шоссе Милан — Варезе. Я остановлюсь только ради машины с включенными задними габаритами, которая будет стоять на обочине в 25 км от Милана в сторону Варезе.

С уважением,

Н. Маринетти.

Условия моей встречи с Вагасом придумал Залесхофф. Его план вызвал у меня некоторое удивление.

— Кровавая мелодрама, — пробормотал я.

Он нахмурился.

— Насчет мелодрамы не знаю, но если ОВРА пронюхает, что вы встречаетесь с Вагасом, без крови не обойдется.

— А где мне взять «фиат»?

— Я организую.

— Почему в воскресенье?

— Потому что в воскресенье после обеда в городе намечается шествие.

— И какая связь?

— Вы были под наблюдением практически с момента приезда, а после того избиения у вас на хвосте все время висят двое. Вы в курсе?

— Да. Я их видел, весь день торчат напротив офиса.

— Перед встречей с Вагасом от них нужно избавиться. Шествие облегчит эту задачу.

— Как?

— Узнаете. Пишите письмо.

Я написал.

Странное ощущение — ждать шантажа. Я невольно строил догадки, как Вагас приступит к делу. Какую тактику он изберет? До сих пор генерал выглядел воплощением любезности. И даже не брезговал лестью. Интересно, отбросит ли он любезный тон или количество елея лишь увеличится — бархатные перчатки, скрывающие бронированный кулак?

Те дни в Милане казались мне какими-то нереальными. Само собой разумеется, я уже жалел о чувстве глубокого возмущения, которое заставило меня принять план Залесхоффа. Однако способность человеческого разума привыкать к любой идее такова, что мысль пойти на попятную вызывала у меня нечто вроде протеста, выглядела невыполнимой угрозой. И еще я решил уволиться из фирмы «Спартак». Возможно, именно это решение — больше, чем что-либо другое, — не давало мне передумать. Скоро я уеду из Милана. Этот факт придавал ситуации успокаивающую мимолетность. Через два месяца я буду дома и смогу приступить к поиску настоящей работы. То, что происходит здесь и сейчас, имеет второстепенное значение. Я уже не отождествлял себя с компанией «Спартак». Угрызения совести меня не мучили. С помощью Вагаса мне удалось получить для фирмы выгодный заказ. Тут возразить нечего. Надо лишь проследить до отъезда, чтобы их интересы были должным образом защищены. А если представится возможность, заключить новые сделки. И все. История с Залесхоффом представлялась мне чем-то вроде игры.

После того вечера мы виделись практически ежедневно. Поначалу его настроение можно было охарактеризовать как радостное ожидание. Он не уставал заверять меня, что все рассчитано. Затем, когда прошел почти месяц, а Вагас не подавал никаких сигналов, радость Залесхоффа сменилась мрачными предчувствиями. Он сделался раздражительным. Несколько раз я испытывал искушение отказаться от всего и два раза даже угрожал это сделать. В обоих случаях он неохотно извинялся. Мое восхищение сдержанностью его сестры усиливалось с каждым днем. Тем не менее мне до определенной степени была понятна его тревога.

— Я начинаю думать, — однажды мрачно заявил Залесхофф, — что зря мы фальсифицировали отчеты «Спартака».

— Я никогда не сообщил бы ему настоящие цифры!

— Вагас, наверное, потрудился проверить первый отчет и обнаружил обман. Теперь он думает, что вы просто хотели получить контракт от департамента боеприпасов, и списал вас на убытки.

— Как он мог проверить цифры?

— Откуда мне знать? Это единственное разумное объяснение. Иначе почему он молчит? У него есть все необходимое, чтобы вас шантажировать. Зачем тянуть?

— Наверное, ждет, когда я пришлю ему отчет за последний месяц, — хочет создать у меня ложное чувство безопасности.

— Надеюсь, вы правы. Но ожидание действует мне на нервы.

Тут сомневаться не приходилось. Хотя причины я понять не мог. Сам я тоже чувствовал некоторое разочарование, однако реакция Залесхоффа меня озадачила. Почему сложившаяся ситуация так сильно — на мой взгляд, непропорционально — его нервирует? Мне все это представлялось несколько мрачноватой игрой, а для него было вопросом жизни и смерти. Очевидно, многое из того, что говорил мне Залесхофф, не соответствовало действительности.

Однажды вечером, за кофе, я снова обратился к предмету нашей договоренности. Это было нетрудно. Отчаяние Залесхоффа проявлялось сильнее обычного. Оставалось лишь дождаться его реплики. Потом я сказал:

— Признаюсь, это очень нервирует. И все же не могу понять, почему вы принимаете все так близко к сердцу.

— Не можете?

— Нет.

— Вам не кажется, что мир в Европе — это такая вещь, о которой стоит волноваться?

— О да. Мир в Европе, конечно! Но если бы мы на минутку спустились на грешную землю…

— Грешную землю! — В его голосе проступили сердитые нотки. — Грешную землю! Послушайте, Марлоу. Мне неприятно вам это говорить, потому что тупице вроде вас лучше ничего не знать, но в данный момент вы, черт возьми, нам нужны. Вы никогда не пытались открыть чемодан при помощи связки старых ключей? Подходит только один ключ, остальные совершенно бесполезны. Ключи, но не те. То же самое происходит теперь. И ключ — вы.