Он направился к Нью-Плейс. Мрачный взгляд слуги, заявившего, будто бы «миссис нет дома», убедил его в том, что в окне Дианы должен гореть огонь. Дважды пройдя по дороге взад и вперед, он действительно заметил свет, пробивавшийся из-за задернутых штор. Сделав большой крюк, чтобы обогнуть дома, он попал в переулок, который шел мимо особняка. Забор в запущенной части сада не был для него заметным препятствием, но, чтобы перебраться через внутреннюю ограду, по верху которой были вмазаны битые стекла, понадобился плащ. С разгону он подпрыгнул и преодолел ее. В саду шум моря точно оборвался, наступила полнейшая, почти осязаемая тишина. Когда он стоял под могучими деревьями, был слышен даже звук падающих капель росы. Постепенно тишина стала не столь заметной: из дома доносились голоса, кто-то запирал двери, закрывал ставни нижнего этажа. Затем послышалось шлепанье тяжелых лап, бежавших по дорожке, и тяжелое дыхание мастифа Фреда, которого отвязывали на ночь. Но Фред не залаял: он знал капитана Обри и лишь ткнулся ему в ладонь мокрым носом. Однако его что-то беспокоило, и, когда Джек вышел на обрамленную мхом тропинку, пес проводил его до самого дома, ворча и тыча мордой под колени. Джек снял мундир и, свернув его, положил вместе со шпагой на землю. Фред тотчас лег у свертка, готовый в любой миг защитить честь оставленного мундира.

Несколько месяцев назад мастеровой менял черепицу на крыше Нью-Плейс. Его импровизированное подъемное устройство с блоком до сих пор свешивалось с парапета вместе с веревкой, к которой было привязано ведро. Джек быстро связал концы, испробовал веревку на прочность и поднялся вверх. Он бесшумно прошел мимо библиотеки, где мистер Лаундс что-то писал, сидя за столом, мимо окна, выходившего на лестницу, затем следовало выбраться на парапет. Отсюда до окна Дианы было подать рукой, но на полпути, не добравшись до парапета, он услышал громкий смех Каннинга. В этом не могло быть никакого сомнения. Джек все же добрался до места, откуда была видна вся комната. Он с трудом удержался от восклицания при виде их оживленных лиц, выхваченных светом зажженных канделябров. Джек сумел ничем не выдать себя. Стыд, ощущение несчастья, крайней усталости заглушили, полностью стерли все остальные чувства. Не было ни гнева, ни возмущения: ушло все, оставив после себя полную пустоту. Джек сделал несколько шагов назад, чтобы ничего больше не слышать и не видеть. Вскоре он нащупал веревку, связал оба конца, схватился за них и исчез в темноте, преследуемый взрывами веселого смеха.

Утром в пятницу Стивен был занят тем, что писал, шифровал одни бумаги и расшифровывал другие. Он еще никогда не работал так быстро и плодотворно, у него возникло законное чувство удовлетворения от того, как четко он описал сложную ситуацию. По понятным причинам он воздержался от обычной порции опиевой настойки и большую часть ночи провел, размышляя о происшедшем на ясную голову. Связав все нити, запечатав все бумаги в двойной конверт, он адресовал его капитану первого ранга Дандесу, после чего занялся дневником.

«Возможно, это последняя запись; вероятно, это единственный способ жить — свободно, поразительно легко и хорошо, не отсекая своих интересов, но и не связывая себя обязательствами: вот свобода, которую я вряд ли прежде знал. Жизнь в чистейшей форме — восхитительная во всех ее проявлениях, как мало я понимал ее раньше. Как она меняет природу времени! Минуты и часы растягиваются; появляется возможность наблюдать за движением настоящего. Пойду прогуляюсь по дюнам за замком Уолмер: какая бездна времени в этом песчаном мире».

Джек Обри также провел какое-то время за письменным столом, но во время утренней вахты был вызван на флагманский корабль.

«Я тебе перья-то из павлиньего хвоста повыдергаю», — подумал адмирал Харт, со злорадством разглядывая Джека Обри.

— Капитан Обри, у меня к вам задание. Вы должны заглянуть в Шолье. «Тетис» и «Андромеда» загнали в эту гавань какой-то корвет. Полагают, что это «Фанчулла». Ходят также слухи, будто несколько французских канонерок и плашкоутов намереваются крейсировать вдоль побережья. Вам следует принять все возможные меры, совместимые с безопасностью вашего корабля, чтобы вывести из строя корвет и уничтожить канонерки. И в как можно более сжатые сроки, вы меня слышите?

— Так точно, сэр. Но, проформы ради, следует напомнить вам, сэр, что «Поликрест» подлежит докованию, у меня в экипаже до сих пор недостает двадцати четырех матросов, корабль принимает восемнадцать дюймов воды в штилевую погоду, а величина сноса делает его плавание во внутренних водах чрезвычайно опасным.

— Чепуха, капитан Обри. Мои плотники заявляют, что вы вполне сможете продержаться еще месяц. Что касается сноса, то у нас у всех бывает снос. У французов тоже бывает снос, но они не робеют, заходя в Шолье. — На тот случай, если намек будет понят недостаточно ясно, Харт повторил последнюю фразу с упором на «не робеют».

— Разумеется, сэр, — отвечал Джек Обри с совершенным равнодушием. — Как я уже говорил, я это отметил проформы ради.

— Наверное, вам угодно получить приказание в письменном виде?

— Нет, что вы, сэр. Думаю, я очень легко запомню его.

Вернувшись на корабль, Джек Обри подумал, понимает ли Харт, что задача, поставленная «Поликресту», очень напоминает смертный приговор. Настоящий моряк не отдал бы такой приказ. Ко всему, у него в распоряжении имеются суда, гораздо больше пригодные для прохода сложного пролива Ра-дю-Пуэн и проникновения на внутренние рейды. «Этна» и «Тартарус» великолепно справились бы с таким заданием. Невежество и злоба — вот чем продиктованы его распоряжения, решил Джек. Возможно, Харт рассчитывает на то, что Джек Обри станет протестовать, будет настаивать на отмене приказа и тем самым скомпрометирует себя. Если это так, то адмирал снова ошибся.

— Какое это имеет значение? — произнес Джек и весело, с уверенностью, взбежал на борт шлюпа. Он отдал нужные распоряжения, и через несколько минут на форстеньге взвился отходной флаг. Раздался орудийный выстрел. Стивен услышал выстрел, увидел флаг и поспешил в Диль.

На берегу еще оставалась часть команды «Поликреста»: мистер Гудридж, Пуллингс, съезжавший с корабля, чтобы повидаться с возлюбленной; Бабингтон, встречавшийся со своими родителями, не чающими в нем души, и с полдюжины отпущенных в увольнение моряков. Доктор встретил их на берегу, где они торговались с перевозчиком, и через десять минут снова оказался в своей каюте, где пахло лекарствами, книгами и тухлой водой из льял. Едва он успел закрыть за собой дверь, как мириады невидимых нитей связали его с сотней других моряков.

Кренясь на левый борт, поймав наивысший уровень прилива, «Поликрест» снялся с якоря. Дувший с траверза несильный ветер увлекал его мимо Южного мыса, и к тому времени, как боцман просвистал к ужину, корабль оказался в виду Дувра. Выйдя из лазарета на палубу через передний люк, доктор направился на бак. Когда он поднялся на полубак, матросы замолчали, и он заметил угрюмые взгляды старика Плейса и Лейки. Последние несколько дней он привык держаться в стороне от Бондена, поскольку тот был рулевым старшиной на капитанской гичке, а Плейс, как полагал Стивен, руководствовался семейными чувствами. Однако его удивило поведение Лейки — веселого, добросердечного парня. Вскоре доктор спустился в каюту. Когда он стал заниматься Томсоном, послышалась команда: