Уильям слишком сильно любил Элис, чтобы отрицать очевидное.

— Она никогда не выезжала за пределы Западного Техаса, — сказал он.

— Самое главное, Уильям, что она любит тебя и что она сделала тебя счастливым.

— Вы и вправду так думаете, тетя? — с удивлением спросил Уильям.

Она разговаривала с ним не тем тоном, какой он ожидал услышать, и завела совсем другую песню по сравнению с той, которую пела ему в детстве. Обязательства перед своим именем, своим наследием, перед тем, что стало возможным благодаря самопожертвованию его предков, - вот что слышал он от тети Мэри.

— Да, думаю, — ответила она. — Если я чему-нибудь и научилась в жизни, так это тому, что есть вещи, которые нельзя приносить в жертву даже собственному родовому имени. Возвращайся в Кермит и ни о чем не волнуйся.

Он видел, что она говорит искренне, но стоицизм, с которым Мэри посоветовала ему забыть о деле всей своей жизни, больно ранил его сердце. Уильям негромко проговорил, глядя на нее в темноте:

— Тетя Мэри, а как же плантация? Что будет с ней, когда... вы...

— ...умру или стану слишком стара, чтобы управлять ею? Что ж, я продам ее. Ты получишь свою часть. Я уже позаботилась об этом в своем завещании. А дом я, скорее всего, оставлю Обществу охраны памятников.

— Какой позор... — Слезы застилали ему глаза, когда Уильям посмотрел на свою изуродованную руку. — Мне очень жаль, тетя.

— Перестань. — Она накрыла его руку своей. — Сомерсет всегда требовал слишком многого. Он навлек проклятие на Толиверов. Теперь нет смысла просвещать тебя на этот счет. Радуйся тому, что твои дети вырастут вдали от Сомерсета. Отвези Элис и свою маленькую красавицу дочь домой и наслаждайся жизнью.

Уильям разглядел в темноте, как дрогнули ее губы в слабой улыбке.

Он спросил:

— Вы нашли красную розу, которую я оставил на вашей подушке в то утро, когда убежал?

— Да, Уильям, я нашла твою розу.

В ту ночь, подойдя к своей постели, он обнаружил на подушке белую розу.

Вспоминая то время, Уильям ощутил угрызения совести. Пусть даже тетя Мэри простила его, он всегда чувствовал свою вину перед ней за то, что сбежал. Может быть, Элис и в этом была права. В глубине души он готов был признаться самому себе, что тогда, в 1966 году, повез Рэйчел в Хоубаткер, потому что рассчитывал искупить то, что сделал - или не сделал. Несмотря на слова, сказанные ему в беседке тетей Мэри, она могла не устоять перед искушением вырастить на своей земле еще одного Толивера. Но и здесь не было бы ничего особенного, если бы только он не рассказал в ту ночь Элис, какой разговор состоялся у него с теткой. Если бы он промолчал тогда и если бы его прадед оставил сыну хотя бы несколько пядей родовой земли, мать и дочь до сих пор жили бы душа в душу.

Он услышал, как зазвонил телефон, и мгновением позже в дверях появилась Элис.

— Твой господин и повелитель спрашивает, где тебя черти носят, — сказала она.

Амос уже ждал в аэропорту Хоубаткера, когда небольшая «сессна» с надписью «Толивер фармз» на борту приземлилась там ровно в десять часов утра. Он знал, что выглядит ужасно, словно провел ночь в камере предварительного заключения за злоупотребление спиртным. Собственное лицо, и в лучшие времена не казавшееся ему особо симпатичным, потрясло его, когда он собрался сегодня утром побриться. Но разве могло быть иначе? В животе у него безостановочно крутились мельничные жернова, и он не мог заснуть. Амос поднялся с постели в три часа ночи и просидел до утра на террасе, слушая вопли бродячих кошек.

«Господи милосердный, помоги нам!» — взмолился он про себя, когда дверца в боку стремительного маленького самолетика открылась и оттуда выпала лесенка-трап. Еще через минуту на него ступила Рэйчел. Она увидела Амоса и помахала ему рукой. У него вдруг закружилась голова от внезапного и острого ощущения deja vu[27]. Она очень напоминала Мэри, какой он впервые ее увидел: она стояла на верхней площадке лестницы универсального магазина Олли. Рэйчел, разумеется, была моложе, но как две капли воды походила на свою двоюродную бабку и - как и Мэри тогда - пребывала в угнетенном состоянии духа. Амос помахал в ответ и даже выдавил улыбку.

Рэйчел поспешила к нему - ее загорелые ноги мелькали в разрезах белой юбки-брюк - и обхватила его руками за шею.

— Милый Амос, — проговорила она голосом нежным и теплым, как парное молоко. — Как вы себя чувствуете?

— Примерно так же, как и ты, полагаю, — ответил он, прижимая ее к себе.

— В таком случае мы с вами составим славную парочку. — Она взяла его под руку и сделала знак пилоту, чтобы тот отнес ее вещи в машину поверенного, темно-синий «кадиллак», привлекающий внимание своими размерами, но при этом столь же скромный, как и сам Амос. — Как видите, мне не удалось убедить семью прилететь со мной, — сказала она, — но они должны приехать завтра. А теперь расскажите, какие у нас планы.

Она шла, опираясь на его руку, и казалась невесомой, как эльф, - агнец для заклания, не подозревающий о том, что его ждет.

— Поминальная служба назначена на одиннадцать утра в понедельник, а похороны состоятся в три пополудни. Предварительно тело будет выставлено для прощания в субботу с десяти до двенадцати и с пяти до семи, если ты не возражаешь.

— Время выбрано идеально, — ответила Рэйчел. — Мы хотя бы сумеем перевести дух. Еще что-нибудь?

Амос сообщил ей прочие детали, требующие ее одобрения. Он распорядился подготовить место для захоронения рядом с могилой Олли, поскольку Мэри не хотела, чтобы ее кремировали.

— Кажется, вы подумали обо всем, — сказала Рэйчел. — А что осталось для меня?

— Тебе предстоит выбрать платье, в котором тело Мэри будет выставлено для прощания, а также гроб и фамильный венок. Я подготовил для тебя свои замечания и список людей, с которыми тебе предстоит связаться, с номерами телефонов. Они ожидают твоего звонка. Кроме того, сегодня ты должна будешь просмотреть некролог и решить, стоит ли добавлять туда что-нибудь. Мэри написала его сама и приложила к своим юридическим документам. Похоронное бюро хочет получить его к четырем часам.

Рэйчел остановилась как вкопанная.

— Тетя Мэри уже написала собственный некролог? Она знала, что умирает?

— Видишь ли... как я уже говорил, она никогда не жаловалась на проблемы с сердцем. Что касается некролога, — он попытался улыбнуться, правда, безуспешно, — то, исходя из своего профессионального опыта, могу сказать, что южанки, достигнув определенного возраста, причем задолго до собственной смерти, предпочитают самостоятельно готовить свое жизнеописание для траурной печати, а не возлагать эту задачу на родственников.