операций, который признал, что трагедию можно было бы предотвратить, если бы федеральные агентства охотнее делились информацией ("Это был вопрос соединения информации, которая была доступна") (Ryan and Cook 2007). Я бы также указал на очевидные институциональные провалы страховых компаний и пенсионных планов Нью-Йорка, когда они допустили миллионные превышения пенсионных и страховых выплат в связи с поддельными травмами, полученными в результате теракта 11 сентября (www.cnn.com/2014/02/24/justice/new-york-ptsd-9-11-scam/).

Сострадательные теории "аутентичного" человека

Важно отметить, что теория человеческого альтруизма в значительной степени соответствует традиции социального научного мышления, которую многие считают идеологически мотивированной по аналогии с эволюционной психологией. Я имею в виду то, что Майкл Томпсон, Ричард Эллис и Аарон Вильдавски называют "сострадательными" теориями, которые, согласно недавней традиции социальных наук, берут свое начало из таких источников, как Жан-Жак Руссо, Эмиль Дюркгейм и Карл Маркс (Thompson et al. 1990). Эти авторы пропагандировали идеалистические представления о том, каким должно быть человечество в его предполагаемом "естественном" состоянии. Коммунистическая теория Маркса, например, представляла "подлинного" человека-общинника, который когда-то существовал в небольших общинах прошлого и все еще может быть найден в нескольких обществах, не подверженных влиянию капитализма и государства. По схеме Маркса, именно появление частной собственности, рынка и государства вызвало к жизни человека, склонного к конкуренции и самоистязанию, склонного к антагонистическому индивидуализму, - состояние бытия, которое преодолевается только при уничтожении частной собственности, коммерческой буржуазии и государства. Из разрушения естественным образом возникнет коммунистическое общество, утверждал он, движимое спонтанным сотрудничеством между членами, по выражению Маркса, "свободной ассоциации" равных. Поскольку спонтанное сотрудничество само по себе будет поддерживать общество, институциональная структура для сотрудничества практически не потребуется.

Применение марксистской теории в Китае в середине XX века служит примером провала институционального планирования, вызванного чрезмерно оптимистичным представлением о человеческой природе, склонной к сотрудничеству. Коммунистические планировщики, следуя Марксу, полагали, что именно рыночные отношения способствуют конкурентному и корыстному поведению, порождая конфликты и неравенство в благосостоянии. Согласно Г. В. Скиннеру (1985: 24), с точки зрения коммунистов, "рынки, устанавливающие цены, означают торг, а торг означает разногласия; кроме того, считали они, рынки нарушают солидарность, порождая конкуренцию и зависть, стимулируя мобильные стремления всех и удовлетворяя их лишь для некоторых".

Начиная с 1959-61 годов, следуя государственной антирыночной теории, китайские планировщики проводили политику, направленную на демонтаж рыночной системы и разрыв коммерческих связей между сельским и городским населением. Однако, полагая, что упадок рынка приведет к спонтанному сотрудничеству, планировщики не предусмотрели, что для замены коммерческой экономики потребуется институциональная система. Китайский народ пострадал от этого просчета, когда вместо возникновения спонтанного сотрудничества потеря рынков привела к массовому нарушению товарных потоков, спаду сельскохозяйственного производства, экономической депрессии, росту бедности и голодной смерти примерно 20 миллионов человек.

 

Являются ли общественные блага социалистической экономикой?

Альтруистическая теория, по-видимому, согласуется с неолиберализмом, но можно ли сделать вывод, что теория коллективных действий также согласуется с определенной идеологической позицией? Мои студенты из Университета Пердью, похоже, думают именно так, часто делая вывод, что, когда я говорю о сотрудничестве, коллективных действиях и общественных благах, я продвигаю "социалистическую" повестку дня. Но такое мышление - ошибочная логика, подпитываемая идеологической путаницей. Во-первых, по определению, социализм подразумевает наличие у государства первичной собственности на средства производства, что подразумевает, что ключевые потоки доходов будут вписываться в категорию, которую Лейн Фаргер и я называем "внешней" (т. е. внешней по отношению к телу налогоплательщиков). Как следствие, власть государства вряд ли будет реляционной в смысле коллективного действия. На самом деле, исторические и современные социалистические государства демонстрируют склонность к принуждению, автократии и сравнительно плохому обеспечению общественными благами.

Ярлык "социалистический" также проблематичен в свете того факта, что, как я показал, коллективные действия и развитие рынка сильно коррелируют. Этот вывод позволяет предположить, что экономика общественных благ и рыночная экономика во многих случаях дополняют и даже усиливают друг друга (за исключениями, о которых я расскажу ниже). В отличие от этого, во многих плановых и контролируемых государством экономиках социалистических стран были отмечены и автократия, и экономическая неэффективность.

Я бы также указал на тот факт, что любое представление о том, что общественные блага и коллективные действия подразумевают "социализм", погрязло в сомнительном концептуальном разделении, распространенном в западной мысли, согласно которому "хорошее общество" строится либо на основе социальной инженерии и высокого уровня государственного вмешательства в экономику (аргумент социалистов), либо на основе благотворного "спонтанного порядка", который развивается из нерегулируемой экономической деятельности (аргумент рыночных фундаменталистов/капиталистов/либертарианцев). Я рассматриваю этот вид дуалистического мышления как еще один пример чрезмерно упрощенной типологической и бинарной логики, которая поражает западное мышление. В сравнительном исследовании, представленном здесь, я вижу возможности для формирования более тонкого взгляда, который проблематизирует разделение между социализмом и капитализмом.

 

Как лучше оценивать общественные блага: как форму экономического распределения или как социальную силу, необходимую для коллективных действий при построении государства?

Благодаря нашей попытке адаптировать теорию коллективизма к государственному строительству за пределами западного опыта мы с Лейном Фаргером осознали ценность фискальной теории для объяснения различий в формах государства. Наши данные показывают, что внутренние доходы, получаемые налогоплательщиками, оказывают мощный эффект, создавая условия, благоприятные для реляционных форм власти, общественных благ и подотчетного руководства. В отличие от этого, статистический анализ указывает на то, что режимы, контролируемые принципалами, согласуются с авторитаризмом, подобно современным государствам "рантье".

В то время как фискальные теории получили признание благодаря трудам таких выдающихся экономистов, как Йозеф Шумпетер, в прошлом веке многие экономисты и консервативные политики обратились к идее, что управляемые государством общественные блага являются сравнительно неэффективным средством экономического распределения и к ним следует прибегать только в случае провала рынка. Однако для понимания коллективных действий при формировании государства общественные блага должны рассматриваться не просто как одна из необязательных форм распределительной экономики. Напротив, они имеют решающее значение для функционирования кооперативного государственного строительства по нескольким причинам. Хотя фискальный аргумент не исключает возможности провала государства при предоставлении общественных благ - любая подобная система потерпит неудачу в отсутствие эффективных институтов для управления потенциальными проблемами кооператоров - когда такая система эффективна, общественные блага являются трудно подделываемым сигналом того, что действующие принципы государства соответствуют коллективной выгоде. В то же время, когда принципалы распределяют общественные блага, они не могут претендовать на заслугу в создании благ, поскольку они были произведены совместно. Таким образом, общественные блага действительно отражают реляционное качество государственной власти, позиционируя граждан в качестве жизненно важного игрока в гражданском сообществе.

Как фискальная теория применима в случае с "государством-рантье", таким