Если верить западногерманским политикам, при определении концепции разрядки Запад упустил проработать проблематику «третьего мира». Между тем в условиях относительного спада военной опасности соперничество за рынки развивающихся стран, за источники энергии и сырья, находившиеся в «третьем мире», обретало качественно новое измерение. «Третий мир», как некогда при Дж. Кеннеди, получал наивысший приоритет. Подвижки в социально-политической расстановке сил там в ущерб атлантическому сообществу и его друзьям так же нетерпимы, как в Европе. Естественно, перемены с противоположным знаком должны были приветствоваться и поощряться.

Заколебался соучредитель социал-либеральной коалиции В. Шеель. Не возьмусь утверждать, что колебания не вызрели раньше, но в 1973 г. министр в приливе откровенности вдруг говорит мне:

– Разладу я предпочитаю согласие. Социал-демократы, однако, ошибаются, считая, что во имя согласия я вытерплю все. Есть пределы, за которыми сотрудничество с ними может оказаться немыслимым.

Разговор происходил в ресторане «Арагви». В. Шеель пожелал занять свободный вечер дегустацией грузинских яств. Московская часть визита министра протекала как-то бесцветно. А тут еще Брежнев заартачился:

– МИД распоряжается моим временем и навязывает прием каждого министра иностранных дел, приглашаемого в Союз. Совсем недавно мы виделись с В. Шеелем в Бонне и обсудили все вопросы.

Гостю подноготную не сообщишь. Он же находит, первым попав под новый распорядок, что советский лидер замкнул свой интерес на В. Брандте, а его, отвечающего за внешнюю политику, блокирует. Обиды, скопленные при переговорах по Московскому договору и западноберлинскому соглашению, быльем не поросли. Вкупе с добавлявшимися вновь они выплескивались через край. Да и наша сторона, не исключая посла, шаблонно переносила советскую монокультуру выработки решений на западногерманскую почву.

Директор ресторана зовет меня пройти в его кабинет. Звонок от Брежнева. Генеральный спрашивает, как В. Шеель, не очень ли он огорчен тем, что из программы выпала их беседа. Просит передать министру иностранных дел заверения в уважении и пообещать, что при ближайшем случае будет рад продолжить с В. Шеелем боннский диалог.

Приветы переданы в самом лучшем виде. Настроение В. Шееля несколько просветлело, но не в такой степени, чтобы пропало желание философствовать о смысле жизни вообще и политической в особенности. Министр не подвергает сомнению концепцию обновления отношений с Восточной Европой, как таковую, однако не слишком доволен практическими ее плодами. По впечатлению Шееля, добившись признания границ, ГДР, ничтожности мюнхенского соглашения с самого начала, СССР и некоторые его союзники избавились от своих комплексов и их больше ничего не поджимает. Не ошибитесь, давал понять гость, но раскрывать скобки не стал.

Надо разобраться, куда стрелки клонятся, а не бежать докладывать начальству – коалиция дает течь. В. Шеель же, видимо, считает, что предостережение лишь выиграет, если оно закончится многоточием. По пути в Ленинград и в самом городе разговоры на самые разные темы, только не об эффективности политики. В выступлении министра внутренних дел ФРГ Г.-Д. Геншера на традиционной встрече либералов в отеле «Трех королей» в январе 1974 г. Советский Союз не попал даже в число возможных партнеров ФРГ. О потенциальной дружбе, что, расщедрившись, сулили нам пару лет назад, ни гугу. Курс боннского корабля привязывался к западным маякам. Восточные огни маркировали главным образом передний край опасностей. Я счел необходимым обратить внимание Москвы на эту переакцентировку, учитывая, что Г.-Д. Геншер презентовал свои размышления в качестве будущего председателя СвДП. В. Шеель готовился сменить Г. Хайнеманна на посту федерального президента.

1974 г. ознаменовался серией крупных перемен. Скандал с агентом разведки ГДР Гийомом, внедренным в окружение В. Брандта, побудил последнего покинуть пост канцлера. Уотергейт перечеркнул политическую карьеру Р. Никсона. Назовем два этих имени, и станет ясно – в их отсутствие маршруты движения мировых дел не могли не измениться. Открытым оставалось лишь когда и как.

Когда Брандт проявлял осведомленность в весьма внутренних делах ГДР, он, напомню, совсем не исключал, что кое-какие боннские секреты выуживают восточногерманские рыбаки. Эту сентенцию я замкнул на себя – тебя слушают везде и повсюду, выбирай выражения, если не в состоянии молчать. О существовании чиновника по имени Гийом мне не было известно вообще, и, только увидев его фотографии в газетах, понял, что за человек в приемной провожал меня раз или два пристальным взглядом, когда я переступал порог кабинета канцлера.

Первая мысль – кто-то вознамерился завалить В. Брандта. Если правда, как сообщалось, что Гийом обнаружил слежку за несколько недель до ареста, то почему он не нырнул на нелегальное положение или не бежал в ГДР? Почему не было даже попытки сделать это? Тогдашние и позднейшие разъяснения насчет рискованности такого варианта меня не убеждали.

Г. Венер сразу нацелился на смену В. Брандта. Стало быть, один из оппонентов канцлера обнаружил себя. Кто другой или другие?

Из Берлина поступает обращение Э. Хонеккера – принимая во внимание расположение и доверие В. Брандта к В. Фалину, попросить посла срочно встретиться с канцлером и постараться убедить его не драматизировать произошедшее. Запрос из Москвы, что можно было бы сделать с нашей стороны?

Поагитировать В. Брандта индульгировать руководство ГДР равнозначно тому, чтобы подставляться самим. Давать ему советы? Он советов не просит, и помимо прочего мы плохо знаем реальную картину. Не помешает личное послание Брежнева, которое подтверждало бы неизменность симпатий к В. Брандту и готовность поддерживать и впредь с ним отношения, какое бы решение канцлер ни принял.

Пока рядим да мерим, В. Брандт объявляет о сложении полномочий главы правительства. Сообщение попало в эфир за полночь. Еду в посольство. Отстучал телеграмму. Надо бы вслед и вторую написать – о собственной отставке. Не поймут и обязательно пришпилят ярлык – смалодушничал. Пусть будет по-другому, и о моем зафиксированном уже на бумаге намерении отбыть из Бонна узнает сначала В. Брандт. Беру лист бумаги и изливаю, что у меня на душе. В конверт – и в правление СДПГ, где теперь будет находиться бюро бывшего канцлера.

Послание от Брежнева не заставило себя ждать. Генеральный глубоко сожалел по поводу случившегося. Он заверял, что советская сторона не подозревала о существовании этой мины замедленного действия, иначе порекомендовала бы разрядить ее. Воздавалось должное вкладу В. Брандта в нормализацию отношений ФРГ с Советским Союзом и другими социалистическими странами, выделялась мысль о необходимости, несмотря ни на что, продолжить начатое дело.

Брандт принял меня в штаб-квартире СДПГ. Пертурбации последней недели стоили ему лет жизни. Сопереживание получает отклик.

– Надо позаботиться о том, – говорит он, – чтобы от случившегося наши межгосударственные отношения не пострадали. Что касается ГДР, то печка выгорела. Мешать не буду, но на меня здесь не рассчитывайте.

Говорится это тихо и бескомпромиссно. Печка выгорела, но еще пылает жаром. И нельзя было корить Брандта за то, что он держал себя как человек и только где-то в третью очередь как политик. Хорош был бы я, откликнись на просьбу Э. Хонеккера!