2 октября 1187 г., ровно в тот день, когда мусульмане отмечали годовщину Ночного путешествия и вознесения Пророка, победоносное войско Салах ад-Дина вступило в Иерусалим. Султан сдержал слово – ни один христианин не был убит. Бароны легко смогли выкупиться, а бедняки нет, и они стали пленниками. Но многих из них Салах ад-Дин все-таки отпустил, тронутый до слез горем семей, которые разлучали, обращая в рабство. Брат Салах ад-Дина Аль-Адиль так страдал, что попросил для себя тысячу пленников и тут же на месте отпустил их. Всех мусульман крайне возмущало зрелище того, как более богатые горожане покидают город и при этом забирают свое имущество, не пытаясь выкупить сограждан. Мусульманский историограф Имад ад-Дин аль-Исфахани, который был непосредственным участником событий, описал в своей книге, как увидел ломящиеся под тяжестью сокровищ повозки патриарха Ираклия и попросил Салах ад-Дина конфисковать эти богатства в счет выкупа за освобождение оставшихся пленников. Султан не согласился, сказав, что намерен в точности соблюсти договор, «и тогда христиане повсюду будут помнить то добро, какое мы им сделали» (Maalouf, p. 200). Он не ошибся. Западноевропейских христиан немало смущал тот факт, что мусульманский правитель вел себя при взятии Иерусалима куда более «по-христиански», чем их собственные крестоносцы, и они складывали легенды, в которых Салах ад-Дин выступал своего рода почетным христианином. Существуют даже предания о тайном крещении султана.

Эпопея Крестовых походов на Иерусалим почти завершилась. Вернув себе аль-Кудс, мусульмане попытались воссоздать в нем прежнюю систему добрососедства и интеграции разных конфессий, но жестокость крестоносцев непоправимо извратила отношения между исламом и христианством. В лице крестоносцев мусульмане впервые столкнулись с западным миром, и этот горький опыт не забыт до наших дней. Претерпев столько страданий от рук Христова воинства, мусульмане начали по-другому смотреть на свой Святой город. Их любовь к аль-Кудсу с тех пор сделалась воинственной, и ислам в городе перешел в более активное наступление, чем в прежние времена.

Наконец все франки убрались, и мусульманские воины бродили по улицам, дивясь на великолепие, обретенное Иерусалимом при крестоносцах. И все же во многих отношениях это было похоже на возвращение домой. Салах ад-Дин сидел на троне в штаб-квартире госпитальеров, в самом сердце крестоносного Иерусалима, принимая поздравления своих военачальников, суфиев и ученых улемов. Его лицо, по словам Имад ад-Дина, сияло от удовольствия. Поэты и чтецы Корана декламировали стихи в его честь, многие плакали от счастья, не в силах вымолвить ни слова (Gabrieli, p. 182). Однако мусульмане понимали, что со взятием Иерусалима джихад не закончился. Слово «джихад» означает не только священную войну, его первоначальное значение – «борьба», не обязательно вооруженная, и именно в этом смысле оно употребляется в Коране. На мусульман возлагается обязанность «сражаться на пути Аллаха», сознательно направляя усилия на исполнение его воли в искаженном трагическом мире. Известный хадис передает слова Мухаммада на обратном пути с поля битвы: «Мы возвращаемся с малого джихада к великому джихаду», т. е. к более важной и нужной борьбе за торжество справедливости в обществе и праведности в сердце. Салах ад-Дин вел свой джихад в полном созвучии с кораническим идеалом: всегда откликался на просьбы крестоносцев о перемирии; с пленниками по большей части обходился справедливо и великодушно, в час триумфа проявлял гуманность. В действительности некоторые мусульманские историки считали его чрезмерно милосердным. Так, из-за того, что он позволил христианам уйти в Тир, те сохранили опорный пункт в Палестине, и в итоге войны продолжались еще сто с лишним лет. Третий крестовый поход, который возглавили английский король Ричард I и король Франции Филипп II, окончился поражением в том смысле, что Иерусалим остался в руках мусульман, но франкам удалось утвердиться на узкой прибрежной полосе от Яффы до Бейрута. И хотя столицей королевства был теперь Акко, его правители в тоске по былому продолжали именовать себя «королями Иерусалимскими». Мечта крестоносцев не умерла, и пока франки пребывали в Палестине, мусульмане все время держались настороже.

Но в 1187 г. после замечательной победы мусульмане были исполнены самых светлых надежд. Салах ад-Дину предстояло теперь предпринять другой, великий, джихад – вновь сделать Иерусалим мусульманским городом. Первым делом требовалось очистить Харам. Из мечети Аль-Акса следовало убрать устроенные тамплиерами отхожие места, поставленную ими мебель и прочее и подготовить все необходимое для проведения пятничных молитв. Нишу михраба, указывавшую направление на Мекку, тамплиеры заложили кирпичом, и ее необходимо было открыть. Мусульмане снесли сооруженные тамплиерами внутренние стены, застелили пол коврами, установили доставленную из Дамаска кафедру проповедника, которую много лет назад заказал для мечети Нур ад-Дин. Из Купола Скалы вынесли статуи и картины, восстановили в нем арабские надписи – тексты из Корана, – освободили Скалу от мраморного короба. Как рассказывают исламские хронисты, Салах ад-Дин, подобно Омару, весь день работал бок о бок со своими подданными, отмывая розовой водой плиты Харама и распределяя милостыню между нуждающимися. В пятницу 4 шабана Аль-Акса впервые с 1099 г. наполнилась мусульманами, собравшимися для молитвы. Они не могли сдержать слез восторга, глядя, как кади Иерусалима Мухйи ад-Дин аль-Кураши восходит для проповеди на новую кафедру.

До крестоносцев мусульманский Иерусалим чуть ли не целиком состоял из строений на самом Хараме и в непосредственной близости от него. Теперь же Салах ад-Дин затеял строительный джихад, для которого требовалось перекрыть христианскую топографию мусульманскими учреждениями, – строительство опять стало идеологическим оружием в руках победителей. Из преимущественно христианского города, содержащего важную исламскую святыню, Иерусалим должен был стать городом с выраженным мусульманским характером. Это означало новые враждебные действия по отношению к христианству. Салах ад-Дин конфисковал резиденцию патриарха возле храма Гроба Господня и на средства казны приобрел монастырь и церковь Святой Анны. Но он не просто устроил там мечети. Салах ад-Дин, как и Нур ад-Дин, вел непримиримую борьбу с шиитами, для чего в каждом покоренном городе основывал суфийские монастыри (хаваник, в единственном числе – ханака) и медресе – духовные и юридические училища. Учреждения двух этих типов были главными проводниками реформированного суннизма, каким его задумывал великий исламский мыслитель аль-Газали, живший в Иерусалиме в суфийской обители над Воротами милосердия незадолго до Первого крестового похода. Церковь Святой Анны была обращена Салах ад-Дином в мечеть, в здании монастыря разместилось медресе, а в резиденции патриарха – ханака. Оба учреждения содержались на средства султана и носили его имя. Суфии жили в Иерусалиме издавна, но Салах ад-Дин настоял на том, чтобы в его новой обители не было местных уроженцев, которые, возможно, успели заразиться духом шиизма, – туда принимались только выходцы из суннитских стран.