Господи, спасибо тебе за гормоны! К середине второго курса голос Дэвида перестал срываться. А сам Дэвид вытянулся и стал ростом почти с отца. И мышцы нарастил такие, какими мог похвастаться только его двоюродный дедушка. На подбородке появилась щетина, куда более густая, чем Дэвиду того бы хотелось, потому что хлопот только прибавилось, но это все же лучше, чем гладкая кожа. А главное — Гилберта с треском выперли. Дэвид с Тони стали не разлей вода, они часто играли в сквош, и Тони в конце концов даже заделался капитаном университетской сборной по сквошу. Дэвид играл на скрипке в камерном оркестре, и Тони на его концертах всегда сидел в первом ряду. Они вместе ходили на футбольные матчи и болели за сборную Гарварда, вместе ели в столовой. Их даже в клубы выпускников пригласили. Дэвида звали сразу в два, а Тони только в один, во «Флай», поэтому Дэвид решил в пользу «Флая». И даже на свидания они иногда ходили. Как и клубы выпускников, девушки прониклись к нему большой любовью, как только выяснили, что он тот самый Мюллер, в честь которого названо здание общежития. Дэвид с удовольствием испытывал их терпение, настаивая на том, чтобы они захватили подружку для Тони. Это сразу отсеивало почти половину претенденток. Перспектива объяснять подруге, почему она должна провести вечер за беседой с не особенно богатым свихнувшимся на математике евреем восемнадцати лет от роду, никого не прельщала. Тут же выяснялось, что девушке на завтра задали кучу домашней работы.

Забавно, но если Дэвиду все-таки удавалось организовать двойное свидание, к концу вечера обе девушки обычно разговаривали именно с Тони. Был у него такой врожденный талант — очаровывать людей. Дэвид же предпочитал тихонько слушать и пожинать плоды стараний друга.

После защиты диплома Тони поступил в аспирантуру в Принстоне. Дэвид начал работать вместе с отцом в Нью-Йорке. Перед тем как уехать, Дэвид спросил Тони, не собирается ли тот вернуться в город. Векслеры жили на Манхэттене. Мать Тони была домохозяйкой, а отец трудился на благо страховой конторы. Познакомившись, мальчики первым делом выяснили, что росли в пяти километрах друг от друга.

«Посмотрим», — ответил Тони. Он собирался стать профессором. А почему бы и нет? У него были все задатки молодого ученого. Его научный руководитель называл Тони не иначе как «один из лучших умов нашего века». Даже Дэвид не мог тягаться с Тони. Дэвиду нужно было посидеть над задачей, а Тони просто смотрел на страницу и слышал ответ.

Они писали друг другу по нескольку раз на неделе. Дэвиду было очень интересно читать про Принстон. Видел ли Тони Эйнштейна? Тони отвечал, что в Принстоне много деревьев и что старик производил впечатление человека, которому срочно нужно в парикмахерскую. Они встречались, когда Тони приезжал навестить родителей, но приезжал он все реже и реже, постепенно погружаясь в пучину научных исследований. Как-то раз Дэвид сел в поезд, и они провели вместе все выходные. Прямо как в старые времена. Тони сказал, что с девочками общаться намного проще, если ты уже аспирант. Вот только маловато тут этих девочек, живешь как в монастыре.

Дэвид воздержался от комментариев. У него не было недостатка в свиданиях. Его мать, очевидно испугавшись того, что отпугнула всех друзей сына, устраивала приемы почти каждую неделю, стараясь найти ему подходящую жену. Дэвид уже осознал этот главный недостаток матери — убежденность, что для любой задачи найдется быстрое решение. Берта не желала принимать во внимание исторический опыт человечества, не желала думать о последствиях своих поступков. Она ничего не видела, кроме занимавшей ее в этот момент проблемы. И чем меньше была эта проблема, тем с большим упорством Берта бросалась на нее. Дэвид наблюдал за отцом много лет и знал, что лучшей стратегией было молчать и не перечить. Если мать хотела женить его, значит, так тому и быть.

В 1951 году Тони получил в Принстоне отличную должность с отличными перспективами. И в тот же год он был свидетелем на первой свадьбе Дэвида (как и на второй, в 1957-м). Собравшись жениться в третий раз, Дэвид сказал Тони, что он — плохая примета, к тому же маленькому Эдгару исполнилось уже девять, вполне достаточно, чтобы быть свидетелем.

— Надоело! — сказал Тони.

— Что, сразу все?

— Я скоро с ума сойду от такой жизни. Сьюзан совсем с катушек слетела. Только и делает, что листает журналы. Про детей мне уже все уши прожужжала.

— Так родите кого-нибудь.

— Можно подумать, ты один такой гениальный.

— Ну, усыновите.

— Да я не об этом.

— А о чем?

— Найди мне работу какую-нибудь. — Тони откинулся на спинку огромного кожаного кресла, вытянул ноги и сложил руки на животе. Напитки на столе так и остались нетронутыми, и тающие кубики льда портили вкус дорогого виски. — Меня уже дважды обошли, — сказал Тони.

— Тебе всего тридцать два.

Тони покачал головой:

— Поверь мне, я знаю, что говорю. Меня не назначат.

— Чего загадывать?

— Мне передал коллега, который слышал это от Такера.

Дэвид промолчал.

— Не хочу я переезжать в Висконсин или Техас. Хватит. Ты меня много лет подряд спрашиваешь, не хочу ли я вернуться. Ну так я хочу. Единственное, что для этого требуется, — работа.

Дэвид попытался представить себе, как это будет. Тони работает на него. На него? С ним. Тони ведь не заставишь начинать с самого низу.

— Я попробую…

— Попробуешь? Да ладно! Дай мне работу, и все тут. — Тони одним залпом выпил виски. — Я уже заявление положил.

Дэвид удивленно поднял голову:

— Экий ты смелый!

— Не то что ты! Друг называется!

Дэвид был уверен, что Тони скоро надоест решать чужие проблемы. Однако роль правой руки пришлась Тони по душе. Точно с таким же удовольствием в юности он проигрывал Дэвиду партию в сквош тогда, когда позорное поражение друга было неминуемо. Теперь Тони получал хорошие деньги, много больше, чем раньше, когда работал преподавателем. Он купил большую квартиру на тринадцатом этаже дома на Парк-авеню, всего в двух кварталах от дома Дэвида. Вместе с женами друзья ездили в Майами и Париж. На какое-то время оба снова стали холостяками — Тони развелся, а Дэвид еще не встретил Надин, — и на пару вовсю развлекались в Атлантик-Сити. Правда, после таких выходных голова гудела и организм недвусмысленно намекал на свой почтенный возраст.

Постепенно Тони взял на себя все обязанности, которые Дэвиду особенно не нравились. Так оно и пошло дальше до конца жизни. Тони нанимал и увольнял сотрудников. Тони общался с прессой. Тони выбирал подарок Берте на ее шестьдесят пятый день рождения. Тони стоял у могилы, когда Дэвид хоронил мать. И когда Дэвид узнал страшную правду, именно Тони поехал в Олбани, чтобы выяснить, как обстоят дела.

Дэвид настаивал на автономной жизни. В этом-то, сказал он Тони, и заключалась главная ошибка родителей: они полагали, будто Виктор не в состоянии сам о себе позаботиться, в то время как именно постоянная опека сделала его таким беспомощным. Виктору необходимо научиться полагаться на самого себя, принимать собственные решения, покупать еду и убирать квартиру. Разумеется, поначалу его надо будет навещать. Однако их задача — сделать так, чтобы Виктор в них больше не нуждался. Сам себе Дэвид казался этаким освободителем. Прогремевший тогда роман «Полет над гнездом кукушки» Кена Кизи произвел на Дэвида неизгладимое впечатление. Он проповедовал свободу выбора жить или умереть. Печальный опыт одинокого детства он перенес на того, кто, как понял под конец жизни Дэвид, был не готов справиться с этим одиночеством. Он закрывал глаза на очевидное противоречие в своих действиях. С одной стороны, Дэвид объявил, что предоставляет Виктору полную свободу, с другой — платил за аренду его квартиры, давал ему деньги и даже дополнительной соломы подстелил, попросив Тони Векслера приглядывать за парнем, убедиться в том, что Виктор не умрет с голоду и не будет бегать голым по улицам, и лишь после этого оставить его в покое.