– Ты что, кошку высматриваешь? – спросила Яна, озадаченная моим странным поведением.

– Кошку, – ответил я, глядя на большую афишу, стоящую на обочине. На ней в динамических позах застыли парни и девчонки. Наискосок, из угла в угол, афишу пересекала надпись: "ФАБРИКА ЗВЕЗД. Всего один концерт. Центральный стадион, 21 марта. Начало в 18.00".

Я взялся за рычаг передач и, резко сбросив сцепление, помчался по мокрой дороге вперед.

– По-моему, тебе тоже надо поспать, – озабоченно произнесла Яна.

– Ты права, – согласился я. – Надо.

Глава сорок вторая. Иногда лучше промолчать

Мы поспали до обеда. Давно меня не заполняла такая умиротворенность. Спал как в детстве, в каникулы. Куда торопиться? Не пристают, словно утренние мухи навязчивые мысли, не буравят мозг маленькие паровозики, нагруженные проблемами. Сознание чистое, прозрачное, надраенное. И Яна, доверившись мне как доброму и заботливому начальнику, который за все отвечает, все знает и обо всем помнит, спала крепко и тихо, обхватив мою руку, словно плюшевого мишку.

Мы завтракали классикой – яичница и бутерброды с сыром. Она в халате, и я в халате, как Деды Морозы в перерывах между раздачей подарков. Солнечный луч отражался на поверхности кофе, путался в закрученном дымке. Яна наступала под столом мне на ногу, щурилась, улыбалась.

И вдруг – как туча нашла на солнце. Я одевался, тряхнул джинсами – из кармана выпала фотография девушки в очках. Яна подняла ее, усмехнулась – так, как это могут делать только обманутые женщины. Я выхватил из ее руки фотографию, смял в кулаке.

– У тебя хороший вкус, – сказала она.

Хороший, так хороший. Я не обязан оправдываться. Даже будь Яна моей женой, я не стал бы этого делать. Оправдываются те, у кого на совести кошки скребут. Человек, которого терзает ревность – все равно, что трус. Избавиться от страхов он может только сам, никто ему в этом не поможет.

– А я ее знаю, – произнесла Яна. Движения ее стали замедленные и несуразные. Она стояла у окна, не зная, что делать, и сразу стала видна двусмысленность ее положения. Второпях одеться, швырнув ненавистный халат на пол, выйти из квартиры и с грохотом захлопнуть за собой дверь? Опять классика… – Ее зовут Илона. Она каждую весну сюда приезжает. Мы с ней в "Шансе" много раз встречались. Да, очень милая девочка…

Она не знала, что это внучка профессора. Я взял Яну за плечи. Только мужчины умеют "налить лысого". Это когда уровень водки в рюмке возвышается над ее краями, и дрожит, сверкает, балансирует на грани допустимого. Прикоснуться к такой рюмке и не пролить – большое искусство. У меня не получилось. Расплескивая слезы, Яна вышла в ванную. А уже через минуту – обратно.

– Извини, – забормотала она, хлопая мокрыми глазами. – Это твое право. Тем более что ты мне ничего не обещал. Ты и так для меня сделал очень много, а я все забываю, кто я…

Она стала торопливо подкрашивать ресницы. Можно возразить – бурно, эмоционально. А можно и промолчать. Только не надо ломать голову, что лучше сделать. Оно само сделается, помимо воли.

Затянула молнию на своей черной юбке, поправила складки, глядя в зеркало. Ей идет черный цвет. Как ни странно, и теперь тоже идет. И нет в нем никакого траура. Богатство, многообразие жизни, глубина чувств – так всего много, что не добавишь лишнего.

– Яна, пригласи ее на концерт "Фабрики звезд". Сегодня, в шесть часов. На центральный стадион.

– Пригласить ее? А как же ты?

Мы смотрели друг на друга через зеркало. Когда через зеркало, то совсем не трудно выдержать взгляд. Что-то из него выхолащивается.

– У меня появилось срочное дело в агентстве. Потом я тебе обязательно расскажу.

– Конечно. Приглашу. С удовольствием схожу с твоей девушкой на концерт…

Она свинтила колпачок с губной помады, потянулась губами к своему отражению. Две симпатичные близняшки собираются поцеловаться. Два одинаковых Вацуры сидят на одинаковых креслах по разные стороны комнаты и смотрят на них.

Это уже потом я подумал: а было ли у меня право так рисковать ею?

Глава сорок третья. Пациент № 3

Зачем я взял его с собой, завернутый в пакет, словно бутылку шампанского? Во дворе нет никакой охраны. Даже калитка не заперта. Только рабочие, возводящие фрагмент крепостной стены, недружелюбно посмотрели на меня.

А в дверях дома – бабушка Кюлли! Большущие очки, за ними – большущие глаза. Здраа-аавствуйте! Как я рада вас видеть! Вам понравилась Испания? А как вам дворец де-Гримальди? А кантабрийская кухня? Профессор конечно дома. Пьет кофе. Ну конечно же поднимайтесь! Он будет вам очень рад!

Всю жизнь прожила с ним рядом, и что она знает о нем? Что пишет стихи, что в последнее время стал хорошо зарабатывать. И этого достаточно. Большая улыбка, большие очки, и всегда хорошее настроение.

Я поднялся на второй этаж, зашел в кабинет профессора без стука, запер дверь на ключ, вынул из пакета автомат и положил его на толстый томик палеографической энциклопедии.

– Здравствуйте, командор!

Профессор – в халате, высокий, лобастый, настоящий профессор! – встал из-за стола, отставляя чашку. Радостно протянул мне руку, торопливо жуя. Бутерброд с колбасой – ах, какая досадная помеха, знал бы, что придет такой гость, перенес бы ленч на более позднее время.

– Здравствуй, здравствуй, юноша!

Он так и не нашел моей руки и показал мне на стул, чтобы я сел, расслабился – не на экзамене ведь! Я не мог не оценить его выдержку. Ничто не ускользнуло от его внимания – ни "командор", на автомат, лежащий на мировой палеографии. Но даже бровью не повел. А зачем притворяться? Профессиональная привычка не позволяет. Наука не терпит притворства. Все факты, доказательства, аргументы – на стол!

– А ты молодец. Ты молодчина! – сказал профессор. – Ты сделал именно то, о чем я только начал подумывать. Сжег центр дотла! К чертовой матери! И правильно! Все улики, следы, документы – пшик! И нет их. Взорвал газ? Хорошая идея. А я почему-то собирался использовать бензин. Нет, газ, конечно, лучше. И у следствия никаких претензий… Я перед тобой в неоплатном долгу, юноша. Сколько тебе дать денег? Хотя нет, молчи. Я знаю, что ты гордый, ты не посмеешь. Я сам.

Он нагнулся, открыл тумбочку, вынул из нее две пачки, перетянутые резинкой, потом подумал и добавил к ним еще третью.

– Забирай!.. Но что ж ты, юноша, смотришь на меня так сердито? Ты не хочешь денег? А что ты хочешь