– Наше положение не такое уж скверное. И мы можем противостоять врагу, не рискуя наделать чересчур больших глупостей, пока нам не придет на помощь человек, для которого война со шпионами – ремесло. Почему? Потому, что мы знаем правила стратегии и тактики. А наш противник вряд ли их в такой мере знает.

– Генералы противника прошли примерно ту же школу, что и наши, – возразил Сурок. – И те, кто подсылает лазутчиков, тоже.

– Логично. Однако я вижу, что уроков их лучший ученик Бонапарт не усвоил. Почему? Потому что его действия сами в себе содержат зародыш поражения.

И тут Бессмертный произнес краткую и показавшуюся нам странной речь. Точность его замечаний и определений мы поняли несколько месяцев спустя, когда армия наша погнала французов прочь.

– Наилучшая победа – та, ради которой не пролилась кровь, – так говорил сержант-артиллерист, которого никто и никогда не пригласил бы на военные советы генералов. – Можно добиться победы также, продемонстрировав врагу свою силу достаточно убедительно. Самое скверное – когда ради победы приходится вторгаться на территорию врага и губить его села, города и мирных жителей. Война, возможно, дает простор для таланта полководца, но для монарха, который посылает полководца в бой, разорение страны противника есть поражение. Ибо то, как она потом будет возрождаться для мирной жизни, совершенно непредсказуемо.

Искусство истинного стратега не в том, чтобы правильно расположить свои силы, это смог бы любой кадет, который старательно учится в корпусе и видел планы знаменитых сражений. Искусство – предугадать, как поведет себя противник, и поступать не так, как он ожидает, а наоборот! Возникай там, где тебя не ждут, а там, где ждут, не появляйся. Если у тебя сильна кавалерия, покажи противнику, будто у тебя вовсе нет лошадей, а если все твои пушки вдруг пришли в негодность – покажи ему, будто твой артиллерийский парк вдвое больше его собственного, даже если пришлось бы устанавливать на лафетах бревна, выкрашенные в черный цвет! Не спеши там, где от тебя ждут поспешности, не наступай там, где от тебя ждут наступления. Отступления не бойся. Если быстрая победа над врагом невозможна, лучше на время отступить – пусть он начнет бахвалиться своей силой и утратит бдительность.

– Весьма утешительно, если вспомнить, что наша армия отступает, – перебил Бессмертного Артамон.

– Да, но отступает именно армия, и это отступление, а не бегство и не поражение, – возразил Бессмертный. – Сейчас всем кажется, что причина этого – величина Бонапартовой армии, а я скажу так: она чересчур велика для победных действий. И мы в этом убедимся еще до Рождества. Но Бог с ним, с Бонапартом. Он далеко, а наш с вами враг близко. Может статься, даже на Даленхольме. Почему? Потому, что Даленхольм расположен очень удачно…

– Но мы же здесь! – воскликнул Артамон. – Кто теперь сюда сунется?

– Сейчас я вам объясню, кто и зачем сюда сунется. Морозов, расскажите, каких пташек Божиих вы обнаружили на театральном чердаке.

Я рассказал, добавив, что объяснил их появление все той же войной, когда каждый спасает любимое имущество, как умеет.

– Лазутчики додумались использовать голубиную почту, – объявил Бессмертный. – Почему?

И замолчал, глядя на нас. Причем вид у него был такой, словно он готовит нам какую-то ехидную пакость.

– Потому что на голубя никто не обратит внимания, летит себе и летит, – отвечал Артамон.

– Почему ж тогда во флоте почти не пользуются голубями для связи между судами? – полюбопытствовал Бессмертный.

– Так черт же его голубиную душу знает, куда он там полетит!

– Правильно, Вихрев, – преспокойно согласился наш мучитель, сохраняя непоколебимую неподвижность лица. – И по той же причине голуби не используются в армии. Но лазутчики сочли возможным прибегнуть к их услугам. Почему?

От этих бессмертновских «почему?» нам уже плохо делалось. Он так задавал свой воистину бессмертный вопрос, что слушатель чувствовал себя дурак дураком.

– Что скажете, Сурков?

– Мне все это напоминает занятия в корпусе и учителя, что домогается у недорослей таблицы умножения, – огрызнулся Сурок. – Коли знаете, так говорите прямо, господин сержант.

– Извольте, скажу. Используется способность голубя возвращаться в родную голубятню хоть из-за моря. Но для этого нужно, чтобы голубятня стояла неподвижно, а не плавала по волнам и не странствовала с полковым обозом. Тогда обученный голубь, выпущенный хоть в сотне верст от нее, часа за два, много – за три принесет послание.

– Мы этого знать не могли, – сказал Артамон. – Мы, слава Богу, военные моряки, а не заводчики домашней птицы.

– Вас, Вихрев, Закону Божию обучали? – вдруг спросил Бессмертный, и я понял, что спокойствие его иссякло.

По тревоге, которая вдруг обозначилась на лице моего дорогого дядюшки, стало понятно, что сей предмет не был в числе его любимых.

– Кого ж ему не обучали? – туманно отвечал Артамон.

– Книгу Бытия вам читали?

Похоже, сержант не верил, что мой буйный дядюшка обучался грамоте и сам брал книги в руки. Любопытно, что Артамон не уловил тонкой издевки, ну а мы с Сурком подсказывать не стали.

– Читали. При чем тут она?

– При том, сударь, что Ной после потопа дважды выпускал голубя, чтобы удостовериться, что вода сошла. В первый раз голубь возвратился – почему?

– Потому что не нашел, куда сесть! – едва ли не зарычал Артамон, а мы с Сурком переглянулись, дело шло к хорошей драке.

– Правильно. Однако во второй раз он нашел, куда сесть – на маслину. И вернулся с масличным листком в клюве. Так Ной узнал, что вода начала сходить. А теперь скажите, Вихрев, неужто вы и в младенчестве напрочь были лишены обычного любопытства? Неужто вы не задумались: а почему голубь вернулся? Вам еще в детстве следовало понять, что эта птица возвращается туда, где ее гнездо и птенцы!

– Погодите, Бессмертный! – воскликнул Сурков. – Выходит, голуби с театрального чердака все возвращаются в одно и то же место!

– И место это в Курляндии, занятой неприятелем. Вражеская разведка немало порадовалась, обнаружив в каком-то поместье голубятню. Надобно бы отыскать стариков, которые гоняли голубей в предместьях, они доподлинно знают, у кого из курдяндских баронов может быть голубятня с породистыми и обученными птицами, – сказал Бессмертный. – Это во-первых. Во-вторых, следует понять, каким образом голубей возвращают в Ригу, чтобы они и далее носили письма.

– Что касается стариков… – и тут Сурок посмотрел на меня.

– Как, опять? – спросил я. – Опять слоняться в образе огородника и врать напропалую? Опять?..

– Погодите, Морозов! – одернул меня сержант. – Даже если мы узнаем, где эта голубятня, все равно сейчас до нее не дотянемся. А вот в том, что голубей перевозят с вражеского берега на наш в рыбацких лодках, я почти уверен. И Даленхольм очень для этого подходит, поскольку тут живет множество рыбаков, и никто за ними не следит, когда считают нужным, тогда и идут на лов. Трудно ли им ночью подобрать человека, за пазухой у которого спрятаны два голубя? Трудно ли доставить к такому месту, откуда он пешком за полчаса доберется до Московского форштадта?