переносице и заняв пол-лица, широко открытое око с гневным черным островком в белке. Глядя на глаз Одиссея, невозможно не почувствовать чудовищную цену утраты Полифемом его единственного ока.

Ил. 264. Мастер Полифема. Амфора. Ок. 660 г. до н. э. Выс. 142 см. Элевсин, Археологический музей. № 263

Лет десять спустя работавший в Аттике Мастер Полифема изобразил этот сюжет на большой погребальной амфоре из Элевсина (ил. 264)[529]. Венчик амфоры стал потолком пещеры, украшенные прорезями ручки — стенами, а плечико амфоры, на котором лев бросается на вепря[530], — земляным полом. Из-под земли пробиваются и с потолка свисают чахлые побеги, а темнота обозначена разбросанными в воздухе геометрическими знаками того рода, что встречаются в изображениях неба. Полифем здесь справа. Поджав колени, с глубоким киликом в руке, он сидит, привалившись спиной к ручке амфоры, как бы закрывая телом выход из пещеры. Одиссею помогают двое. Как и на аргосском кратере, все они на одно лицо, обнажены, идут вереницей и, вонзая в глаз циклопа тонкий длинный «кол», в пояснице повернулись к нам спиной. Однако во всем остальном Мастер Полифема демонстрирует иной подход к делу.

Одиссей, в отличие от сплошь черных силуэтов своих спутников, нарисован черными линиями. На его теле и лице (как, впрочем, и на их лицах) видны следы белой краски. Пологий низкий лоб переходит без переносицы в мясистый нос (заметно, что Мастер хотел было усложнить профиль Одиссея переносицей, но по ходу работы раздумал); низко расположенный рот — впадинка между пухлыми губами; скошенный подбородок влился бы в контур шеи, не будь отделен от нее клинышком бородки; видный как бы спереди широко открытый глаз с маленькой радужкой бессмыслен. Если это лицо что и выражает, то, вопреки чудовищности действия, баранье безразличие, и едва ли случайно: ведь обреченные, казалось бы, на гибель ускользнут от Полифема, уцепившись снизу за шерсть баранов, которых ослепший циклоп выпустит на выпас.

Зато тела ахейцев полны жизни. Они подкрались к людоеду на цыпочках, упругой походкой. Крестцы круто прогнулись под тяжестью кола, острие которого отщепилось от тройной линии границы между шейкой амфоры и венчиком. Они ухватились за эту линию, так что вся она стала колом огромной длины. Спутники Одиссея держатся прямо. Сам же он, правой ногой оттолкнувшись от стопы Полифема и выставив колено левой, усиливает удар кола броском всего тела. Плечи, торс и бедра Одиссея оконтурены не одной линией, как было на аргосском кратере, а множеством длинных штрихов, поэтому может возникнуть впечатление, будто Мастер не был тверд в рисунке. Однако я вижу в этом прием, которым он выразил энергию и напряженность героя. Насколько слабее выглядят залитые черным лаком фигуры его спутников!

Чтобы приобрести черты, сближающие его с другими эллинскими героями, Одиссею надо было дождаться перехода вазописцев к чернофигурной технике. Его обновленный облик можно видеть, например, в сценах с Цирцеей. Богиня дает Одиссею выпить напиток с зельем, не сомневаясь, что он, следом за своими товарищами, превратится в борова. Но герой, защищенный от ее чар Гермесовым противоядием, выполняет его наставление:

Только ударит тебя жезлом своим длинным Цирцея, Вырви тотчас из ножен у бедра свой меч медноострый, Ринься с мечом на Цирцею, как будто убить собираясь. Та, устрашенная, ложе предложит тебе разделить с ней. Ты и подумать не смей отказаться от ложа богини, Если товарищей хочешь спасти и быть у ней гостем. Пусть лишь она поклянется великою клятвой блаженных, Что никакого другого несчастья тебе не замыслит, Чтоб ты, раздетый, не стал беззащитным и сил не лишился[531].

Ил. 265. Мастер Бостонского Полифема. Килик. 550–540 гг. до н. э. Диаметр 22 см. Бостон, Музей изящных искусств. № 99.518

Осуществление этого замысла запечатлел на аверсе небольшого килика середины VI века до н. э. аттический Мастер Бостонского Полифема (ил. 265)[532]. Цирцея, со временем сама претерпевшая печальное превращение, став черной фигурой среди таких же черных, ибо краска ее белого тела отслоилась, стоит посредине. Лишь ожерелье и браслеты украшают ее некогда сиявшую наготу. Она вручает одному из людей Одиссея килик, помешивая напиток жезлом. Он, с головою борова на человеческой фигуре, похож на участника тотемического ритуала. Чтобы развлечь симпосиастов, Мастер воспользовался тем, что у Гомера бродят по острову Цирцеи давнишние ее жертвы — «крепкокогтые» волки и львы[533], приветливые, словно собаки в предвкушении лакомого куска. Есть здесь и лев, и баран, и волк. Заискивая, виляет хвостом у ног хозяйки собака, персонифицируя незлобивый нрав околдованных Цирцеей. Все они остались людьми только ниже пояса. Остерегшийся войти в дом чародейки Еврилох убегает за правую ручку килика. Он расскажет о несчастье Одиссею, остававшемуся при корабле. И вот наш герой, Цирцее не видимый, вторгается слева между львом и еще одним боровом. Ноги и голова изображены сбоку, торс фронтально. Он выхватил меч из ножен не от бедра, как советовал Гермес, а подняв плечи и раздвинув локти. От этого единственное одеяние Одиссея — свисающая с плеч хламида, украшенная пурпурными кружками, — втрое расширила его силуэт, выражая его мужество и уверенность в том, что скоро он насладится нежным телом волшебницы, а она расколдует его товарищей. Пурпурные волосы, сзади перевязанные и пучком уходящие за плечо, плотно лежат на его голове, давая волю пологому, но высокому выпуклому лбу, который чуть вогнутой линией плавно переходит в длинный острый нос. Ухо необыкновенно большое. Под высокой бровью в круглом глазу-монокле, укрепленном на лице горизонтальными засечками, возбужденно круглится маленькая радужка. Рот, в отличие от прежних изображений Одиссея, решительно поднялся к носу, острые губы выпятились, полщеки и подбородок скрыты довольно длинной встопорщенной пурпурной бородой. В отличие от аргосского Одиссея кураж аттического подчинен жесткой форме, подобающей герою, умеющему владеть собой.

Ил. 266. Мастер Надписей. Амфора. Реверс. Ок.