И потому я, с позволения твоего величества, — ибо я настолько уверен в том, что получу его, что покидаю Рим сегодня же, — отплыву в Пирей, дабы совершить путешествие в Элевсин и вновь принять участие в мистериях; а затем отправлюсь в свой уединенный приют, в оливковую рощу неподалеку от Афин. Я буду не одинок: там проживает тесть Архимеда. Архимед наконец-то женился на красавице-гречанке, которой еще нет и двадцати. Когда он входит в комнату, она всякий раз встречает его так, словно он — герой, вернувшийся из-под Трои. Я уверен, что у них народится множество прекрасных детей, которые будут сидеть у меня на коленях, скрашивая мою старость, как некогда сидела ты, когда была совсем еще малышкой.

Государыня, мне семьдесят лет. Я все еще толст, здоров и наслаждаюсь радостями жизни, как могу, — но слишком скоро стану старым, слепым и сгорбленным. Мне хочется верить, что я хорошо служил тебе. Мы с Архимедом клялись до последнего дыхания защищать тебя. Однако сейчас ты находишься под покровительством великого Марка Антония. Теперь, когда у тебя в мужьях и союзниках такой человек, командующий стотысячной армией, чем тебе могут быть полезны два несчастных грека, один стареющий, а другой — достигший середины жизни и стремящийся к покою? И все же, если ты пожелаешь что-либо поручить нам, мы к твоим услугам.

После всех тех тайных способов, которыми мы пользовались для переписки столько лет, я вынужден просить тебя связываться со мною более обычными методами. Меня можно найти в поместье Демосфена из Браврона, этого священного города, основанного детьми Ореста. Я буду поглощать оливки, пить вино и греться на солнышке в обществе юных девушек — здесь их всех зовут Ифигениями — и не беспокоиться ни о чем, кроме собственного здоровья. Во всяком случае, так мне обещал Архимед.

От души надеюсь еще свидеться с тобою прежде, чем тебе доведется взглянуть на пламя моего погребального костра. Я принесу в Элевсине жертву от твоего имени.

Всегда твой покорный слуга и родич,

Аммоний.

— Новый Дионис! — восклицали собравшиеся в порту жители Эфеса, выкрикивая божественное прозвище Антония, когда он появился на носу «Антонии».

— Царица царей! Царица царей! — услышала Клеопатра, поспешив занять место рядом с Антонием.

Антоний и Клеопатра приплыли в Великий порт города Эфеса в Малой Азии со всем своим флотом. Восемь сотен кораблей из разных стран присоединились к ним; двести из них были построены Клеопатрой и несли знамена Птолемеев, красно-белые цвета Египта. Этот парад на воде, это шествие силы, от которого захватывало дух, возглавляла «Антония» — флагман. Клеопатра знала, что сегодня все зрители, заполонившие порт, разнесут вести о могучей силе, явившейся к их берегам.

Они с Антонием спустились с корабля и вместе прошли по широкой Портовой улице. Небо было безупречно синим — ни единого облачка. Жители Эфеса усыпали путь царственной четы лепестками роз. Когда-то Клеопатре довелось идти по этой улице ночью, и в свете пятидесяти фонарей колонны отбрасывали огромные тени на каменные плиты.

Эфес — один из самых почитаемых религиозных центров, место, где находится храм Артемиды, — прекрасно годится для того, чтобы снискать расположение богов, прежде чем отправляться на войну. Ослепительно белые колонны, установленные вдоль улицы, одновременно и приветствовали чужеземцев, приближающихся к городу, и напоминали им о том, что следует совершить омовение, прежде чем вступать в его врата. Гости были здесь желанны, а их болезни — нет.

Эфес был городом мрамора, и теперь, под ярким солнцем, он сверкал, словно божественный мираж в пустыне. Лишь фиговые деревья с облетевшей листвой и кипарисы, возносящиеся к небесам, словно копья, придавали городу земной вид.

Царская процессия шествовала по улицам. Подняв голову, Клеопатра увидела театр, построенный Лисимахом на склоне горы. Прямо впереди, в конце улицы, высилась статуя кабана, эфесского талисмана; кабан распахивал пасть, подобную пропасти. Портики домов, стоящих по обеим сторонам улицы, были забиты людьми, явившимися сюда, чтобы хоть краем глаза взглянуть на богоподобную царицу и ее супруга-римлянина. Маленький мальчик, тащивший на веревке двух коз, превратился в неофициального главу процессии. Он весело мчался перед свитой Клеопатры, то и дело отвешивая своим козам пинка под зад, чтобы на несколько шагов опережать стражу царицы.

Толпа сопровождала их, пока они не вошли в коридор, образованный соснами — огромными, выше храма. Там высокие гости уселись в экипаж, который должен был доставить их во дворец, выстроенный в греческом стиле. Он располагался над городом, на склоне горы. Оттуда открывался великолепный вид на море, чтобы Антоний и Клеопатра могли постоянно видеть свой флот.

В этот момент Клеопатре казалось, что весь мир на их стороне и даже небеса выказывают им явное благоволение. Они переплыли море при прекрасной погоде, с самыми благоприятными ветрами и успешно высадились на белые пески древнего Эфеса. Не только местное население сбежалось приветствовать их. Многие римские сенаторы, оскорбленные действиями Октавиана, бежали из собственной страны, чтобы присоединиться к Антонию и Клеопатре, и теперь обосновались в Эфесе.

— Если Октавиан хочет войны, мы обеспечим ему войну, — решительно заявила Клеопатра, привстав на цыпочки, чтобы прошептать эти слова Антонию на ухо. Потом она снова заулыбалась и помахала рукой толпе.

Не имея мужества открыто объявить войну великому Антонию, Октавиан развязал войну клеветы, пропаганды и вредительства; он распускал дикие слухи и смущал умы, которым недоставало благоразумия либо сведений, чтобы мыслить самостоятельно. При помощи нескольких горластых стихоплетов Октавиан распустил слух о том, что Клеопатра якобы всякое утверждение заканчивает клятвой: «И это так же верно, как то, что я буду вершить правосудие на Капитолии!»

Услышав это, Клеопатра расхохоталась и сказала Антонию:

— Во-первых, это слишком громоздкая фраза, чтобы заканчивать ею каждое утверждение!

— А во-вторых, — добавил Антоний, — даже если бы ты и питала подобные устремления, ты никогда бы не заявила о них вслух, потому что для этого ты слишком благоразумна.

До чего же глупы эти римляне, если способны поверить в подобную нелепицу! Как можно не только принимать столь странный вымысел за правду, но еще и действовать столь возмутительно? Последние из сочиненных историй оказались самыми дурацкими, и все же они разлетелись среди римских врагов Антония со скоростью урагана. Теперь болтали о том, будто Антоний настолько возлюбил египетскую роскошь, что даже Клеопатра порицает его мотовство и нелепые причуды. Говорили, что он мочится исключительно в золотой горшок — это было самым несерьезным из выдвинутых Октавианом обвинений, и в то же время оно почему-то разошлось шире всех. Ходили также слухи, будто на пирах Клеопатра растворяет в уксусе бесценные жемчужины и пьет за здоровье Антония; сам Антоний, точно раб, умащает ступни Клеопатры; он якобы ограбил библиотеку в Пергаме, чтобы утолить стремление своей любовницы к краденым манускриптам; они пишут друг другу любовные послания на бесценных табличках из оникса и серебра.