— А теперь помолчи, Ямомото! — резко оборвал Артема сиккэн. — Я должен все обдумать.

И Ходзё Ясутоки снова погрузился в раздумье, склонил голову. В этой голове сейчас решалось, быть Артему живу или не быть, и повлиять на решение гимнаст уже не мог. Мог лишь дожидаться приговора. Что будет, если сиккэн скажет «нет», Артем не знал. Наверное, лично для него это будет означать конец.

Он оглянулся по сторонам. Единственные близкие ему в этом мире люди тоже ожидали окончания его разговора с сиккэном. В руке Омицу горел пучок травы. Как он и велел. Артем не сомневался, что мать его будущего ребенка подожжет костер, если что… А вот дальше? Помчится ли она к лесу или решит принять свою участь, оставшись на этом плато? Ни в чем нельзя быть уверенным…

— Я решил, — сказал сиккэн и по его голосу Артем не смог угадать, каков будет приговор. — Слушай меня, Ямомото-сан. Ты сейчас отправишься в Осака. Все, кто с тобой, тоже должны будут покинуть Ямато…

«Это понятно, — подумал Артем, чувствуя, как ослабевает до предела сжатая в нем пружина, — ему не нужны свидетели его подлости, не нужны разговоры».

— Поедешь под охраной моих самураев. В Осака будешь жить в доме, какой тебе укажут. Ни шагу из дома. Когда к тебе приедут с бумагой от меня, ты и твои люди немедленно покинут Ямато. Все, — сиккэн проворно поднялся на ноги. — Ну, а доспехи, — он широко улыбнулся, — я заберу прямо сейчас…

Под ногами мерно покачивалась палуба. Море было не синим, каким бывает в сказках и на рисунках детей, не лазурным, как в стихотворениях, оно было серым, все в рубцах неспокойных волн. Небо, как ширмой-китё, было затянуто серыми осенними тучами. Вполне органичным дополнением этого пейзажа стал закапавший мелкий дождь.

Артем стоял на носу и смотрел на волны. Они сейчас плыли вдоль берега Хонсю, и им еще долго предстояло плыть вдоль него, пока не выйдут из Внутреннего моря в море открытое. Берег острова Хонсю, находившийся справа по борту, хоть они и недалеко отошли от него, выглядел сейчас как смазанная, затянутая серой пеленой полоса. Вот так… страна Ямато превратилась для него в серую полосу справа по борту — та страна, в которую он угодил не по своей воле, в которой провел полгода и за эти полгода сумел подняться из бесправного гайдзина до одного из вершителей судеб империи, которую успел полюбить. Но еще больше, чем страну, он успел полюбить некоторых людей этой страны. И эти люди были сейчас с ним. Увы, не все, кое-кто ныне находился в другом, хотелось верить, лучшем мире…

Их посадили на борт торгового, разумеется, китайского корабля, везущего в Поднебесную сырую медь. Насчет того, что он будет делать на китайском берегу, Артем имел довольно четкий план, который, правда, несколько расходился с представлениями сиккэна о том, что полагается делать Белому Дракону. Ну да и пусть его…

Они провели в Осака две недели. Главным образом, зализывали раны. Дом, который им выделили для проживания, находился в пяти минутах ходьбы от берега Внутреннего моря, но ни на столь полезные для здоровья прогулки у воды, ни на познавательного толка прогулки по городу никто из них так и не выбрался — приказ сиккэна исполнялся неукоснительно, из дома никого не выпускали ни на шаг. Да особо и не тянуло никуда. Все их силы остались там — на мосту через ущелье Бомо. В первую очередь силы душевные. Они бы, может быть, еще больше упали духом за эти две недели, если бы не Садато.

Старый самурай буквально на следующий день после приезда в Осака развил бурную деятельность, и это несмотря на его многочисленные раны, среди них, правда, не было уж совсем тяжелых, несовместимых с двигательной активностью, но две раны были довольно серьезные, по поводу которых вроде бы следовало побеспокоиться. Однако Садато, не слушая никаких возражений, заставлял всех, и даже грозного Белого Дракона, обливаться водой, упражняться с мечом и луком, заниматься каллиграфией, читать вслух раздобытую им в доме книгу «Гэндзи моногатари». А еще он командовал выделенными им слугами, ругался со стерегущими их самураями и сам, своими собственными руками починил крыльцо.

Раны залечивали все, кроме Омицу, — заматывали тряпицами, смачивали травяными настоями, которые готовила Омицу, смазывали мазями и эликсирами. За травами и мазями в город отправляли слуг.

У Артема нарывала рана на ноге, оставленная наконечником стрелы. Это удивило Садато, и сына его Хидейоши тоже удивило — такая, в сущности, пустяковая дырка в шкуре — и на тебе, нарывает! Яда на наконечнике не было, это лишь подлые яма-буси смачивают стрелы ядом (Садато не преминул бросить суровый взгляд в ту сторону дома, где за ширмами лежал все еще боровшийся за жизнь Абуэ). В общем, самураи имели право удивляться — на них самих все заживало значительно быстрее. Ну что ж, наверное, дело тут было в иммунной закваске. А иммунитет, ясное дело, покрепче у тех, кто заквашен не на гнилом воздухе, не на хлорированной воде и не на продуктах с химическими добавками. Вот поэтому Артему чаще других приходилось менять на ране лист какого-то здешнего лечебного лопуха, который, по словам Омицу, отсасывает гной…

У Хидейоши битва оставила на лице шрам — ото лба через бровь и на щеку. Шутку про то, что шрамы украшают мужчину, Артем говорить не стал — не поймет.

Но все их раны были ничто по сравнению с тем и как досталось дзёнину Абуэ. Удивительно, как он вообще выжил. От одной только потери крови мог умереть. Но не умер и продолжал цепляться за жизнь. Над ним колдовала со своими травами и отварами Омицу, которая на вопрос: «Он выкарабкается?», пожимала плечами.

Как ни странно, сиккэн нисколько не заинтересовался человеком в черных одеждах, оказавшимся среди людей Белого Дракона. Или не признал в нем яма-буси, или признал, но даже предположить не мог, что этот яма-буси — тот самый, который должен был служить ему, сиккэну. Или все, кто так или иначе был связан с историей вокруг Годайго и Белого Дракона, уже были мысленно занесены сиккэном в отработанный материал и перестали быть ему хоть в малой степени интересны? Кто его знает, этого сиккэна? Ну, не тронул человека, и ладно…

Буквально на следующий день после прибытия в Осака Артем, приглядевшись к слугам, выбрал из них самого плутоватого, отозвал в сторонку и дал поручение — несложное, но чертовски выгодное для исполнителя. Последнему всего лишь и надо было, что направиться в ближайший игорный дом и передать его хозяину записку. За эту сущую малость он получит от Белого Дракона две медных монеты, а потом, когда Дракону придется покидать сей гостеприимный дом — еще и серебряную монету. Слуга с плутоватым лицом отнес записку, получил свои монеты, а Артему теперь осталось только ждать.

Через две недели прибыл порученец сиккэна. Честно говоря, Артем был уверен, что по случаю столь важного мероприятия, как отправка посольства в далекую страну, прибудет сам сиккэн, но — нет, видимо, у Ясутоки по случаю победы над мятежниками дел было по горло. Насчет победы Артем все узнал у посланца сиккэна, молодого розовощекого самурая, судя по породистому лицу и безукоризненным манерам, явно хороших аристократических кровей. Победа над оставшимися без вожаков мятежниками была полной, легкой и быстрой. Ну, надо думать, нетрудно добить обезглавленное тело. Годайго держат в заточении в императорском городке, сообщил посланец сиккэна, его участь должны решить император и сиккэн, но пока не решили, подобные решения нельзя принимать сгоряча, надо, чтобы прошло какое-то время и чувства остыли.