– Я бы тоже так смогла! – пробурчала петушиная книга, нервно вывернув гибкую шею. Она побаивалась Форнакса, даже зная о том, что языки его пламени больше не могли причинить вреда ни одной книге на свете.

– Ну конечно, – согласилась Фурия, высматривая в толпе Федру и Зибенштерна.

Они тоже должны были быть где-то там, внизу, и она задавалась вопросом: что они скажут по поводу её эффектного появления?

Потребовалось некоторое время, чтобы после яркого пламени Форнакса глаза Фурии снова смогли различать предметы во тьме, царившей в Забытых землях. Море бесчисленных чернильных поганок, толпившихся на холме, вновь потрясло её. Она могла оценить их количество лишь примерно, однако предполагала, что их здесь было не менее нескольких тысяч. Вероятно, лагерь уже полностью опустел и все двинулись сюда. Толпа чернильных поганок казалась невнятной массой, колыхавшейся в темноте, и только периодические зарницы выхватывали из мрака отдельные фигуры. Фурию больше не пугало их уродство, но она с трепетом смотрела на живое море внизу.

Девочку охватила паника. Многие чернильные поганки не понимали её языка. Как донести до них то, что требовалось? Собравшись с духом, она набрала в грудь воздуху и выкрикнула:

– Этот корабль явился, чтобы переправить вас в безопасное место!

Ветер подхватил её слова и понёс их по склону. По толпам чернильных поганок, от центра до отдельных группок с края, пробежал гул. У Фурии создалось впечатление, что хотя бы некоторые из них поняли, о чём идёт речь, и теперь переводили её слова остальным. Где-то там, в темноте, несомненно, стояли Восьмой сын и его братья и сёстры; хорошо бы, если они находились достаточно близко, чтобы успеть подняться на борт, прежде чем корабль переполнится.

– Мы не враги вам. Мы переправим вас в безопасное место по ту сторону ночи. Там есть свет, тепло и пища, которой хватит на всех. Там вам не придётся больше страшиться бурь и гроз и туда не доберётся сила, разрушающая сейчас ваши жилища!

«Пока не доберётся», – мысленно поправилась она, осознавая, что не имеет понятия, сколько продлится это «пока».

Словно желая подкрепить терзавшие её сомнения, корабль шепнул:

– Их слишком много. Я не смогу вместить всех.

– Я знаю, – прошептала она в ответ.

На фоне окружающих природных катаклизмов и целого моря чернильных поганок, собравшихся внизу, голос Фурии казался тоненьким и слабым. Тем не менее она как раз собиралась продолжать, когда снизу послышался крик:

– Фу-урия!

Девочка перегнулась через поручни. На холодных и мокрых камнях в долине возвышалась одинокая фигура. До сих пор Фурия не замечала Федру, хотя, по логике, должна была видеть её, когда та пересекала свободное пространство между толпой и кораблём. Возможно, Федру сейчас было сложно разглядеть оттого, что та выглядела такой же серой, как и окружавшая её каменная пустыня Забытых земель.

– Они знают, что им делать! – выкрикнула Федра, устремив лицо вверх, к Фурии. – Ты всё ещё их недооцениваешь. Опусти трапы, и они взойдут на борт.

– Где Зибенштерн?

Женщина, когда-то изгнавшая полки Адамантовой Академии из ночных убежищ, с высоты палубы казалась маленькой и неприглядной. Она стояла примерно десятью метрами ниже Фурии, на каменистой почве. Казалось, что на неё обрушилось тяжёлое бремя, пригнувшее её к земле. Она коротко глянула на Фурию, потом повернулась и простёрла руку к холму, где в одиночестве, опираясь на свой посох, в развевающемся плаще и с седыми волосами, которые трепал ветер, стоял Зибенштерн. На таком расстоянии Фурия различила его в отблесках зарниц только потому, что чернильные поганки держались от него в отдалении. Даже среди изгоев Северин Розенкрейц оставался изгоем, и его изгнание, возможно, никогда не ранило его так, как сейчас.

– Старик всё рассказал мне, – продолжала Федра. – Теперь я знаю, что он натворил.

«А он с самого начала знал, что должна была натворить я! – с негодованием подумала Фурия. – И тем не менее ты сохранила ему жизнь!»

Ответ Федры потонул в многоголосом ропоте, поднявшемся в толпе чернильных поганок, когда «Бланш» опустила на землю трапы. За спиной Фурии Форнакс сжался в узкое пламя и, словно огонёк святого Эльма[13], скользнул по распоркам палубы наверх. Вскоре он совсем скрылся из виду, и Фурия предположила, что он вернулся на насиженное местечко на трубе.

– Бе-бе-бе! Трус несчастный! – высказалась петушиная книга.

Но Фурия не успела возразить ей: её вниманием снова безраздельно завладела толпа. Там, внизу, происходило нечто удивительное.

Вместо того чтобы в панике штурмовать корабельные трапы со всех сторон одновременно, как этого ожидала Фурия, передние ряды чернильных поганок зашевелились, расступаясь, образуя проходы – узкие и пошире. Из толпы выступили дети, молчаливые и напуганные, но проникнутые гордой решимостью своего дикого народа, и длинными колоннами направились к трапам. На ходу многие оглядывались на тех, кто оставался в Забытых землях ради спасения их жизней, однако медлили и приостанавливались лишь единицы.

Спустя несколько минут первая группа детей добралась до трапов. Ребята по очереди забрались на «Бланш» и рассредоточились по нижней палубе, вот они уже добрались до верхних этажей. Некоторые направлялись к Фурии, однако останавливались в нескольких шагах от девочки.

Многие подростки несли на руках малышей, которых им передали родители, но практически никто из них не плакал, и только несколько детей постарше шептали что-то утешительное своим младшим братьям и сёстрам. Большинство хранило молчание, глядя на холм, откуда они пришли. Только единожды возникла суматоха: через толпу протолкался мальчик и, единственный из всех, встал рядом с Фурией возле поручней. Фурия даже не удивилась, как Восьмой сын сумел найти её посреди всего этого светопреставления. Позади него стояла Вторая дочь. Девочка улыбнулась Фурии, одновременно печально и с облегчением.

– Ты вернулась! – произнёс Восьмой сын, повернувшись к Фурии. – Мы знали, что ты придёшь.

«В таком случае вы знали больше меня», – подумала Фурия, но только улыбнулась ему в ответ и снова перевела взгляд на ряды чернильных поганок, копошившихся на холме. В чёрной гряде облаков появился широкий разрыв: красочный океан идей, бушевавший по ту сторону холма, теперь был виден во всей красе.

– Сначала младшие, – сказал Восьмой сын. – Потом старшие, если ещё будет место.

Федра всё ещё стояла у борта «Бланш», неотрывно глядя на Фурию – так, как будто теперь видела в ней не девочку с петушиной книгой, а нечто большее.

Следующую группу, теперь приближавшуюся к кораблю, составляли молодые взрослые; вероятно, некоторые из них были родителями детей, ждавших их на борту.