то, и другое. Я проверяю деревяшку, с силой вдавливая её в ладонь. Она достаточно острая, чтобы причинить вред. Сомневаюсь, что смогу проткнуть его живот, но, думаю, проткну щеку — она тоньше, там легче пробить плоть.

Не могу поверить, что думаю об этом, но благородство Луи длилось меньше суток. Я даю ему ещё двенадцать часов, прежде чем он жестоко нападёт на меня. Он разрывается.

Я не позволю ему сделать это. Я лучше умру сражаясь, чем позволю ему сделать это со мной. Пошёл он, извращённый псих. Он выбрал не ту девушку. Всю мою жизнь люди издевались надо мной. Меня дразнили в школе. Ужасно обращались Иветта и её дочери. Нико и его люди тоже сначала относились ко мне с презрением.

Все смотрят на меня и видят жертву. Больше нет. Луи ещё пожалеет о том дне, когда зациклился на мне.

Когда он возвращается в комнату, у меня есть план. Ужасный план, но я должна действовать. Иначе он сорвётся, и я окажусь мертва.

У меня трясутся ноги от страха, и я пытаюсь успокоить себя. Воображай Нико, говорю я себе. Он пойдёт на это и ранит Луи раньше, чем тот успеет пострадать. Я возношу молитву предкам и надеюсь, что ведьма и возлюбленная пирата присматривают за мной. Свирепые женщины, которые могут направлять меня сейчас.

— Что случилось? — спрашиваю я. Дрожь в моём голосе настоящая, но я надеюсь, что, как и в других случаях, он неправильно её воспримет.

— Я расстроен, — говорит он.

— Потому что ты хочешь меня, но мне больно?

Он смотрит на меня, его челюсть работает, тонкие губы сжаты в плотную линию.

— Да, — Он произносит это слово с трудом, словно стесняясь его.

— Я тоже, — вздыхаю я.

Его брови поднимаются, а выражение темнеет. Дерьмо, он не купился.

— Я хочу смыть его с себя, — блефую я. — Метафорически. Я ненавижу его так сильно. Он такой… некультурный. Я из семьи старых денег, и мой отец перевернулся бы в гробу, увидев меня с Нико. Но ты… ты всемирно известный художник. Уважаемый. Если бы мы были… Я, наверное, забегаю вперёд, — я опускаю голову и вздыхаю.

— Нет, продолжай, — он придвигается ближе.

— Если бы мы были вместе, ты бы позволил, чтобы меня видели с тобой? В галереях, или мне пришлось бы остаться здесь?

— О, Синди, если бы ты была моей, по-настоящему моей, я бы показал тебя всему миру. Я надеялся, что ты захочешь этого. Я чувствовал связь между нами, но боялся, что бандит слишком сильно манипулировал тобой.

Я фыркаю.

— Он не может управлять мухой. Он всего лишь грубая сила.

— Да. Он сделал тебе больно, и сейчас я ненавижу себя за нетерпение, — он преклоняет передо мной колени и берёт мою правую руку.

Подо мной, с левой стороны, лежит сломанная кисть. Боже, если он потянется ко мне, то может почувствовать её. Я хватаю его за руку, чтобы остановить.

— Прости, моя дорогая, — говорит он. — Просто я так сильно хочу тебя.

— Я хочу тебя. Я могу кое-что сделать. Для тебя. Это смоет его с меня. Позволь мне… Могу я притронуться к тебе? Попробовать тебя?

Его глаза расширяются.

Дегустации не будет, потому что я собираюсь оторвать его яйца.

Он встаёт с непристойной поспешностью, и дрожащими пальцами расстёгивает пуговицу на штанах.

— Правда? Ты серьёзно? Ты достаточно хорошо себя чувствуешь?

— Я хочу увидеть тебя, — говорю я, опуская глаза.

Его голос дрожит, когда он спускает штаны.

— Боже, я хочу, чтобы ты увидела меня. Посмотри, какой я твёрдый. Подними взгляд, моя дорогая.

Открыв глаза, я вижу его очень твёрдый, с фиолетовым отливом и очень тонкий пенис. А вот яиц я не вижу.

— Сдвинь одежду ещё ниже, — говорю я. — Я хочу видеть тебя всего.

— Боже, ты такая непослушная.

Непослушная? Этот человек жалок. Злость наполняет меня. Я позволяю, потому что она потрясающая. Моё сердце бьётся так сильно, что я думаю, он может его услышать, но это не только от страха, я также наполняюсь адреналином.

На его щели собирается капля влаги.

— Видишь это? Я мокну для тебя.

Только не вырви, — мысленно произношу я. Ты должна прикоснуться к нему, вот и всё. Одной рукой, затем схвати его за яйца другой.

— Можно потрогать? — спрашиваю я.

— Боже, да, — выдыхает он.

Я протягиваю дрожащие пальцы и провожу кончиками пальцев по его длине. Он вскрикивает, как будто я ударила его током. Затем он вздрагивает, его член подёргивается, щель открывается и закрывается, и он начинает кончать. Я настолько потрясена, что долгое время не могу отреагировать. Я едва дотронулась до него.

— Блядь, да. Боже. О.

Он закрывает глаза, и я не колеблюсь. Я хватаю его за яйца, поворачиваю и дёргаю. В сторону и вниз, так сильно, как могу.

Его стон экстаза превращается в ужасный крик.

Он сгибается пополам и хватается за промежность, стонет и хнычет, а я достаю оружие и наношу ему удар в лицо.

О, Боже, она входит. Кровь брызжет мне на шею и грудь и капает из раны.

— Блядь. Ах, Боже. Помоги. Синди, помоги. Что это?

Он тянется ко мне, но я не могу этого допустить. Я выдёргиваю конец кисти из его лица, покрывая себя ещё большим количеством крови, и встаю, прежде чем он успевает схватить меня. Луи падает вперёд, одной рукой хватаясь за кушетку. Другой он всё ещё держится за яйца, и они, должно быть, очень болят, потому что он не схватился за лицо, которое обильно кровоточит. С воплем я вонзаю кисть ему в шею.

Снова брызги крови, а затем он рычит.

— Грёбаная сука.

Да, адреналин сейчас бурлит и в нём. Возможно, он найдёт в себе силы погнаться за мной несмотря на всё, что я сделала, чтобы навредить ему.

Я поворачиваюсь и бегу к комоду за ключом. Случайно наткнувшись на стол с его художественными принадлежностями, я умудряюсь выплеснуть воду с краской себе на живот и бёдра. Я не останавливаюсь, несмотря на холодный шок, и продвигаюсь мимо стола к ящику.

Я открываю его и вытаскиваю ключи. Я видела, как он выходил за дверь и думала, что знаю, какой это ключ, но, когда пытаюсь, он не работает.

— Блядь, — кричу я.

— Ах, Господи. Вызови скорую, — он пытается встать и блюёт.

Охуеть, я действительно ранила его.

Я роняю ключи и издаю вопль разочарования.

Он поднимается и слепо шатается в моём направлении.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Я поднимаю ключи и пробую снова. Не тот ключ. Боже, сосредоточься.

Ещё