– Сидеть, – сказала она ровно. Щенок обиженно вякнул и ушел в угол. – Марина, завтра я встречаюсь с Кембритчем. И сегодня у меня состоялся занимательный разговор с Василиной.

– Вася долго продержалась, – фыркнула я невесело. И все-таки встала, пошла в гостиную за сигаретами. Там же прикурила, прихватила пепельницу и вернулась, плюхнувшись обратно на кровать. Курила молча, собираясь с мыслями. Как сказать? Как объяснить так, чтобы это не звучало ужасно?

«Так и скажи: пока мы не знали, где ты и что с тобой, я, вместо того чтобы переживать, крутила шашни с твоим женихом».

– Все рассказала? – спросила я.

– Увы, не все. Но она сделала то, что должна была сделать ты, Мари. И я все еще надеюсь на честный рассказ. Постарайся на этот раз ничего не упустить. – И Ани замолчала, сверля меня своим характерным дознавательским взглядом.

Я вздохнула: сестра права. Нужно было сразу поговорить с ней. Посмотрела на нее – в глазах Ангелины была настороженность. Будто она ожидала, что я начну кричать и бросаться пепельницей. А ведь это случилось всего однажды, по юности и глупости.

– Только не делай поспешных выводов, Ани, – попросила я, потушив окурок в пепельнице. – И извини. Все это выглядит очень некрасиво, я знаю. Но мне никуда не деться… я старалась. Правда старалась.

Было стыдно и боязно.

Она чуть расслабилась, улыбнулась как-то странно.

– Ты влюблена в него, Мариш? – Кажется, или в ее голосе прозвучало сочувствие?

– Я как раз пытаюсь это выяснить, – буркнула я с нервной смешинкой. Такая Ангелина была мне непривычна. – Сейчас, Ани. Сейчас. Черт, – вздохнула я с отчаянием, – я не могу делиться этим ни с кем, сестричка. Это только мое, понимаешь?

«С Мартом ты делилась».

«Это совсем другое. Это как с собой говорить».

– Понимаю, – сказала она после небольшой паузы. Так, будто действительно понимала. И это удивительным образом привело в порядок сумятицу в моих мыслях и чувствах.

– Меня тянет к нему, – проговорила я четко, – очень тянет. Я думала, что справлюсь с этим. Не справилась. Люк – сложный человек, Ани. Я не дура и прекрасно понимаю, что с таким, как он, не создают семью и не рожают детей, что это все временно. Да и не хочу я сейчас никакого замужества. Я работать хочу. Хочу выучиться на хирурга, оперировать. Хочу жить отдельно – только не говори Васе, ради богов, я сама скажу. И его хочу, Ани. Пусть временно. Пусть на один раз. Мне все равно.

– Почему ты не сказала мне это перед коронацией, Марин? – Ангелина встала с кресла, пересела ко мне на кровать, погладила по руке. – Я сделала тебе больно.

– Ты мне, я тебе, – пробормотала я невесело. – Квиты, да? Хотя ты не специально. Если бы ты знала, то никогда бы не пошла на помолвку, да, Ани? А я знаю, что вы помолвлены. Знаю!

– Тихо, тихо, – она гладила меня по голове, и я поняла, что почти кричу. Кажется, я ненавидела себя в этот момент.

– Все началось, когда он пришел ко мне в больницу, – сказала я. И рассмеялась, отстраненно слушая свой нервный смех. – Черт, да чего я вру опять! Все началось, когда я увидела его на парковке у торгового центра. Я еще лица его не видела, а уже знала, что он перевернет мою жизнь.

Слова полились сами собой, вперемешку со слезами и сигаретным дымом, с длинными паузами, когда я сипела, пытаясь восстановить срывающийся голос, – уж не знаю, что Ани поняла из моих излияний, потому что конкретики там было мало, больше эмоций и бессвязности со всхлипами. Я не смотрела на нее – так было легче, да и боялась увидеть там приговор, как в глазах врача перед умирающим, или осуждение.

Так смертельно стыдно мне было только один раз – когда я отсутствовала дома три дня, и Ангелина нашла меня пьяной в каморке, где репетировали ребята из музыкальной группы, с которыми я тусовалась. Стыдно даже не из-за того, что я повела себя подло по отношению к ней, а из-за того, чем я делилась. Скажи она что-то осуждающее – и мы бы поссорились, потому что я, наверное, впервые в жизни показывала ей то, что обычно прятала внутри, что не могла разделить ни с кем, кроме Мартина. То мягкое, незащищенное, слабое, самую сердцевину себя, самую потаенную суть, в которую и сама-то заглядывать боишься. Ударь туда один раз – и ничего уже не исправить в отношениях. Ничего не починить.

Но она молчала. И когда я говорила, и когда выговорилась и мы лежали с ней в обнимку, дыша синхронно, как близнецы, под одним одеялом – к концу меня стала колотить дрожь, и я залезла туда и потянула ее за собой.

За окном мерцали фонарики, и я перевела взгляд на ее лицо, присмотрелась.

– Ты что, плачешь? – спросила я с удивлением. – Из-за меня, Ани? Прости, сестричка, прости меня, пожалуйста!

– Нет, – сказала она тихо, – не из-за тебя. Спасибо, что поделилась, Марин. Я, правда, почти ничего не поняла, – добавила она и всхлипнула, а я засмеялась и полезла целоваться. – Но главное я уловила.

– Ты ведь не выйдешь за него? – спросила я настороженно.

– Я подумаю, – шутливо ответила она. – Я тебя наслушалась и почти влюбилась сама.

Я фыркнула.

– Что поделаешь, – сказала она через некоторое время. – Я понимаю Васю и ее беспокойство, Марин. Но она забыла, что сама выбрала себе мужчину. И Поля тоже. Мы, наверное, все такие. А кто я, чтобы идти против нашей натуры? Только зубы обломаю. Так что это твой путь, тебе идти по нему и тебе ошибаться, если суждено. Но это не значит, что я не проверю его, Марин.

Я пожала плечами. Какая разница? Все равно я уже все решила.

– А ты? – спросила я тихо. – Ты выбрала себе мужчину, Ангелина?

Она только вздохнула и покачала головой.

– Мой путь с вами, Марин. Только с вами.

Что-то было в ее тоне такое, отчего у меня сжалось горло, и я заревела ей в плечо.

Мы так и заснули в обнимку, хотя не было еще и девяти часов. Проснулась я от настойчивого и громкого телефонного звонка. Ангелины рядом не было. Бобби радостно подлаивал веселенькой мелодии, так что у меня не было никаких шансов не проснуться. Зато я могла игнорировать звонок, надеясь, что у позднего абонента включится совесть или ему просто надоест.

Мелодия затихла – я перевернулась на другой бок, укуталась поплотнее – и тут же снова зазвучала. Пришлось вставать и брести в гостиную, искать в темноте свою сумку – свет включать было лень, – рыться в поисках телефона.

– Кто это такой терпеливый, – бурчала я, вытряхивая содержимое сумки в кресло. Телефон радостно светил экраном. – Ну привет, – проговорила я в трубку угрожающе. – Угадай, что я делала?

– Неужели спала? – хрипло поинтересовался самый бессовестный человек на Туре.

– А что еще можно делать, – я посветила экраном на часы, – без минуты двенадцать, Люк?

– Смотреть в окно, например, – предложил он со смешком.