Этот во всех смыслах образцовый музей растягивает гармошку своих аркад в университетских кварталах без какой бы то ни было экзальтации и акцентов на собственной значимости. Хотя здесь едва ли не впервые я вижу пример того, как экспозиция становится выражением не просто кураторской мысли, но самой истории местного искусства со всеми ее особенностями и тупиками. И это тоже важнейшее свойство местного бэкграунда, перенасыщенного знаточеской мудростью.

Важно подчеркнуть, что пинакотеку разместили в иезуитском новициате – особом монастырском помещении, где послушники проходили испытательный срок; обычно он длился год. Новициат, с XVIII века занятый пинакотекой пополам с Академией изящных искусств, построен между 1728 и 1735 годами по проекту Альфонсо Торреджиани при церкви Сант-Иньяцио, центральный неф которой обращен ныне в конференц-зал – и там же висят самые большие картины.

Первым в Болонье озадачился собиранием религиозной живописи кардинал Просперо Ламбертини, впоследствии ставший папой Бенедиктом XIV, в одно место свозивший алтари из разрушавшихся и реконструировавшихся церквей. Пик барокко требовал радикальной переделки старинных соборов под новые моды, из-за чего в болонской пинакотеке идеальное количество романских и готических примитивов. Они образуют первую протяженную выставочную галерею – узкую и сосредоточенную, упирающуюся в развилку с синопиями и залом Джотто.

Первые восемь досок попали сюда в 1762-м из снесенной церкви Санта-Мария-Маддалена, а также из официальных апартаментов Палаццо Коммунале. «Святой Георгий, побеждающий дракона» (около 1330–1335) Витале да Болонья и есть то изображение, от которого принято вести начало местной художественной школы, – с особенно изысканным изгибом лошадиного тулова, четко передающего динамику победного удара святого.

Лонги, посвятивший изучению болонской школы много времени, утверждает, что признание Витале (особенно фресок его, отмеченных еще Вазари, на «хмурой стене Меццератты»)138 и введение его в проторенессансный пантеон – вопрос времени…

Получается, когда Роберто Лонги читал свои лекции в 1935–1936 годах, в музее еще этой картины не было – купили ее в 1959 году в амстердамском частном собрании Макса Фридландера.

Однако более бросаются в глаза другие работы Витале, выделенные в музее даже экспозиционно, так как висят они не на основных, но на фальшстенах, фронтально повернутых к зрительскому потоку.

Во-первых, это четыре алтарные створки из разрушенной церкви Св. аббата Антония и, во-вторых, луноликий «Иисус в благочестии со святыми аббатом Антонием и Кристофором» (ок. 1355) из монастыря Сан-Джованни-Баттиста.

Так что, в отличие от Лонги, умозрительно сравнивающего Витале да Болонью с Джотто, мы это можем сделать вполне реально – если пройти весь готический коридор и повернуть налево, в отдельном закутке за стеклянной дверью, помогающей климат-контролю, помимо прочих редкостей висит [не самый лучший] полиптих Джотто.

После «джоттовского закутка» идут два зала интернациональной готики, оказывающихся преддверьем большого восьмиугольного Салона Ренессанса (Салоне-дель-Ренессанс, Ренессанс-холл), построенного Эдоардо Колламарини под руководством Франческо Малагуцци Валери, где разместили монументальные фрески XIV века. Правда, в основном куски их, большие и не очень. Справа от двери – два фрагмента, приписываемых Франческо да Римини, а на задней стене – «Тайная вечеря» Витале да Болонья из церкви Сан-Франческо.

Однако самое интересное начинается в тупиковом отсеке, состоящем из двух автономных залов, куда в 1972 году перенесли все фрески из легендарной Меццератты (живой, между прочим, до сих пор). Снимали их, погибающих от регулярных дождевых вод, с 1949-го до 1963-го, а в пинакотеку перенесли вместе с отдельными синопиями, украсившими проходной зал.

Наброски, как и сами фрески (сохранилось их меньше, чем оригиналов), разместили сообразно архитектурному плану Меццератты – так, что, рассматривая хрупкие, немного угловатые, но весьма золотоносные и крайне уютные «Благовещение», «Рождество», «Сон богородицы», а также другие мизансцены Витале и его последователей, как тут пишут – «художников второго виталиевского поколения», над которыми причитал Лонги, можно только гадать, где же в Меццератте на самом деле находится боковое окошко, мешающее рассматривать эти изломанные фигуры, «древние» по содержанию, но наполненные токами новейших, вот как у Симоне Мартини, веяний.

И это, конечно, чудо, ползать по которому, ощупывая взглядом не только рисунки, но и прорехи, можно было бы часами. Если душа была бы так же спокойна, как эти залы, и никуда не торопилась.