Видишь? – прошептало нечто, что могло быть Могильером.

Меня не покидало сильное тошнотворное ощущение чьего-то присутствия – словно кто-то наблюдал за нами из-под самых сводов этого гигантского архитектурного сооружения, паря в высоте на пергаментно-тонких крыльях.

Когда мы закончили и все вышли, я остался стоять у контейнера для трупов, глядя вниз, в антисептическое фиолетовое сияние. Беспорядочно лежащие фигуры в вакуумных костюмах походили на крэшболистов в тяжелой защитной экипировке, образовавших кучу-малу после выключения невесомости в конце матча. Мешочков с останками Крукшенк, Хансена и Дхасанапонгсакула практически не было видно под телами.

Смерть…

Пока еще жив…

Подготовка продолжала посылать сигналы. Какой-то вопрос еще оставался неотвеченным, требовал разрешения.

«Земля – Это Для Покойников». Сверкающая иллюминиевая татуировка Шнайдера мерцала у меня перед глазами, точно маяк. Его лицо, до неузнаваемости искаженное болью.

Покойников?

– Ковач? – в дверном проеме за моей спиной возник Депре. – Хэнд хочет, чтобы мы вернулись на платформу. Еду берем с собой. Идешь?

– Иди, я догоню.

Он кивнул и исчез из виду. Послышались голоса, но я постарался от них абстрагироваться.

Смерть?

Земля…

Кружащиеся огоньки, словно спираль инфокатушки…

Портал…

Вид на портал из кабины пилота «Нагини»…

Кабина пилота…

Я раздраженно помотал головой. Интуиция посланника и в лучшие времена ненадежный инструмент, и прибегать к ней, когда стремительно идешь ко дну под грузом радиационного отравления, – не самая плодотворная идея.

Пока еще жив…

Я сдался и, оставив попытки нащупать нить, погрузился в мутный поток образов в надежде, что он куда-нибудь меня да вынесет.

Зовущий фиолетовый свет контейнера…

Отработанные оболочки внутри…

Могильер…

* * *

К тому времени, как я появился на платформе, обед уже почти закончился. Вокруг разобранного буя на надувных лежаках сидела вся наша группа, без особенного энтузиазма ковыряясь в пайковых лотках с недоеденными остатками под надзором мумифицированных марсиан. Я мог их понять – я и сам был в таком состоянии, что от одного запаха еды у меня сжало судорогой горло. Я слегка поперхнулся и тут же торопливо вздернул руки, потому что едоки сразу схватились за оружие.

– Эй, это я.

Ворчанье в ответ, оружие убрано. Я двинулся вперед, высматривая свободный лежак. Их было примерно по числу присутствующих. Цзян Цзяньпин и Шнайдер сидели на полу: Цзян – по-турецки на свободном от вещей пространстве, Шнайдер – с видом собственника растянувшись перед лежаком Тани Вардани, от чего у меня дернулся угол рта. Отмахнувшись от предложенного пайка, я примостился на край лежака Вонгсават, осознавая, насколько моя кондиция далека от идеальной.

– Чего так долго? – поинтересовался Депре.

– Думал.

Шнайдер рассмеялся:

– Думать вредно, чувак. Не делай этого. Держи, – он катнул ко мне банку амфетаминовой колы; я остановил ее носком ботинка. – Помнишь, как ты в госпитале сказал: «А вот нехер думать, солдат, – контракт, что ли, свой не читал?»

Фраза вызвала пару вялых улыбок.

Я кивнул:

– Когда он здесь объявится, Ян?

– А?

– Я говорю… – ударом ноги я отправил банку обратно, и рука Шнайдера быстро вытянулась вперед, перехватив ее; очень быстро, – …когда он здесь объявится?

Разговоры оборвались так же резко, как первый и единственный воздушный налет Куэллкрист Фальконер на Миллспорт. Срезанные – словно протонным лучом – громыханием банки и внезапной тишиной, повисшей после того, как банка замерла в руке Шнайдера.

Правой руке. Незанятая левая чуть замешкалась, потянувшись к оружию на доли секунды позже, чем на него нацелился мой «калашников». Увидев пистолет, Шнайдер застыл.

– Не надо, – сказал я. Вонгсават потянулась к карману за парализатором. Прикоснувшись к ее предплечью свободной рукой, я слегка покачал головой. Задействовал внушение посланника:

– В этом нет необходимости, Амели.

Ее рука опустилась. Периферийным зрением я уловил, что остальные пока не намерены вмешиваться. Даже Вардани. Я слегка расслабился.

– Когда он здесь объявится, Ян?

– Ковач, я понятия не имею, что за херню…

– Имеешь-имеешь. Когда он объявится? Или ты предпочитаешь остаться без руки?

– Да кто?

– Сучий Каррера. Когда он сюда пожалует? Последний шанс.

– Я не…

Голос Шнайдера перешел в пронзительный крик, когда пуля из интерфейсника прошила его ладонь, оставив от зажатой банки одни осколки. В воздухе разлетелись брызги крови и амфетаминовой колы, на удивление не отличимые по цвету. Несколько капель приземлились на лицо Тане Вардани, она резко отпрянула.

«Это не соревнование за зрительские симпатии».

– В чем проблема, Ян? – спросил я ласково. – Что, оболочка, которую тебе выделил Каррера, подтормаживает с выбросом эндорфина?

Вардани вскочила. Она так и не вытерла лицо.

– Ковач, он…

– Только не говори, что это та же самая оболочка, Таня. Ты с ним была в койке сейчас и была в койке два года назад. Ты должна знать.

Она покачала головой, словно пребывая в прострации.

– Татуировка… – прошептала она.

– Татуировка новая. Новехонькая и сияющая, как начищенный пятак, что чересчур даже для иллюминия. Он сделал ее заново, а заодно, пользуясь случаем, еще и парочку простеньких пластических операций. Правда же, Ян?

Единственным ответом было исполненное муки мычание. Держа руку на отлете, Шнайдер смотрел на нее так, словно не мог поверить в происходящее. На пол капала кровь.

Я чувствовал только усталость.

– Я так понимаю, ты продался Каррере, чтобы не отправляться на виртуальный допрос, – краем глаза я следил за реакцией окружающих. – Я тебя в общем-то не виню. Ну а если тебе предложили свежую оболочку военного образца с полным пакетом радиационной и химзащиты, с индивидуальным набором модификаций, – понимаю, такие сделки в наши дни на Санкции IV не валяются. А сколько еще «грязных бомб» будет сброшено обеими сторонами, наперед сказать трудно. Угу, я бы на такую сделку пошел.

– У тебя есть какие-то доказательства? – спросил Хэнд.

– Ты хочешь сказать, помимо его свеженького личика? Ты посмотри на него, Хэнд. Он выглядит лучше, чем маорийские оболочки, а ведь они спроектированы специально для таких случаев.