— Значит, вот каков твой талант, Гарри. Ты общаешься с мертвыми. Ты подстрекатель трупов! Я хочу, чтобы ты знал, что ты, как и все остальные экстрасенсы, причиняешь мне боль. Но прошлой ночью впервые за многие годы я спал спокойно в ледяной постели и не чувствовал боли. Кто захочет говорить со мной? Я ни с кем не хочу разговаривать, я хочу спать спокойно.

— Что вы имеете в виду, говоря о том, что мой дар причиняет вам боль? — настаивал Гарри. — Каким образом мое присутствие может сделать вам больно?

Шукшин все ему объяснил.

— Именно поэтому вы и убили мою мать?

— Да, и по этой же причине я намеревался убить тебя. К тому же таким образом я мог спасти свою жизнь”. — И он рассказал Гарри о людях, присланных Боровицем, чтобы убить его, — о Драгошани и Бату.

Но Гарри этого было недостаточно — он хотел знать все, от начала и до конца.

— Расскажите мне абсолютно все, — попросил он, — и тогда клянусь, я больше никогда не побеспокою вас.

Шукшин согласился и начал рассказ...

О Боровице, об особняке в Бронницах. О русских экстрасенсах и о том, как их необыкновенный дар используется в борьбе за мировое господство, об их работе в строго засекреченной резиденции в самом центре России. О том, как Боровиц послал его в Англию, чтобы находить и уничтожать здесь экстрасенсов, и о том, как он сбежал и стал британским гражданином. Он вновь рассказал о висевшем над ним проклятии — о невыносимой боли, которую причиняли ему экстрасенсы, действовавшие на его нервы и сводившие с ума. В конце концов Гарри понял и даже готов был пожалеть этого человека, если бы речь шла не о его матери.

Слушая Шукшина, Гарри вспомнил вдруг о сэре Кинане Гормли и британском отделе экстрасенсорики, о том, что обещал прийти к Кинану и, может быть, стать сотрудником его отдела, когда покончит со своими делами. Ну что ж, он выполнил задуманное. И теперь он просто обязан повидаться с Гормли. Виктор Шукшин не был единственным виновником смерти матери. Существовали и другие, гораздо более опасные, чем он. В первую очередь тот, кто послал сюда Шукшина и приказал ему убивать. Ведь если бы Шукшин не приехал в Англию, его мать была бы жива.

Наконец-то Гарри почувствовал удовлетворение. До сих пор жизнь его была пуста, у него не было другой цели, кроме убийства Шукшина. Но теперь он ясно увидел, какая грандиозная задача стоит перед ним.

— Хорошо, отчим, — наконец сказал он. — Теперь я оставлю вас в покое, хотя вы его не заслужили. Но я никогда не прощу вас, — Я не нуждаюсь в твоем прощении, Гарри Киф. Пообещай мне лишь, что позволишь спокойно лежать здесь и оставишь меня одного, — ответил Шукшин. — Ты мне уже обещал это. Так что теперь убирайся, и пусть тебя убьют, а меня оставь...

Гарри с трудом поднялся на ноги. Все его тело, да и голова тоже, болели, он чувствовал себя совершенно обессиленным. В определенной степени это была физическая, но все же больше эмоциональная усталость.

Его охватило спокойствие, какое бывает после сильной бури и какое часто предшествует, предвещает бурю еще более жестокую, хотя об этом Гарри не подозревал.

Он выпрямился и; подхватив валявшееся на снегу сиденье, направился к машине. В голове его прозвучал донесшийся из-за спины голос:

— До свидания, Гарри, — но это не был голос Шукшина.

— До свидания, мама, — ответил Гарри. — Спасибо тебе, я тебя люблю.

— И я всегда буду любить тебя, Гарри!

— Что? — раздался крик ужаса Шукшина. — Что это? Киф, что это? Я видел, тебе удалось разбудить и поднять ее, но...

Гарри промолчал, дав возможность ответить Мэри Киф:

— Здравствуй, Виктор! Нет, ты ошибаешься. Гарри не поднимал меня. Я поднялась сама. Во имя любви, хотя тебе это чувство совершенно незнакомо. Но теперь все позади, и я больше не сделаю этого. Теперь есть кому позаботиться о моем Гарри, поэтому я буду спокойно лежать здесь в одиночестве. Хотя, возможно, я буду уже не так одинока...

— Киф! — в ужасе закричал Шукшин вслед удалявшемуся. Гарри. — Киф! Ты же обещал мне, ты сказал, что ты единственный, кто способен говорить со мной. Но теперь она тоже говорит со мной — и она причиняет самую нестерпимую боль!

Но Гарри продолжал удаляться.

— Ну же, ну же, Виктор! — услышал он голос матери, обращавшийся к Шукшину, как к маленькому ребенку. — Так ты ничего не добьешься. Ты сказал, что хочешь покоя и тишины? О, уверяю тебя, скоро ты устанешь от покоя и тишины, Виктор!

— Киф! — голос Шукшина становился все тише и тише. — Киф, ты должен вызволить меня отсюда! Вытащи меня и скажи кому-нибудь, где найти мое тело! Только не оставляй меня здесь, наедине с нею!

— Ну что ты, Виктор! — безжалостно продолжала Мэри Киф. — Я думаю, мне доставит удовольствие поговорить с тобой. Теперь ты так близко, что это не составит никакого труда.

— Киф! Ах ты ублюдок! Вернись! О... пожалуйста... вернись!..

Но Гарри Киф упорно шел вперед.

* * *

Около половины второго дня Гарри возвратился обратно в Хартлпул. Нервы его были совершенно измотаны, поскольку покрытая снежным настом скользкая дорога большую часть пути была просто кошмарной. Сил у него практически уже не осталось — их хватило только на то, чтобы кое-как подняться по лестнице.

Вот уже восемь недель, как Бренда стала его женой, и сейчас она весело и радостно хлопотала по дому. Надо сказать, с тех пор как она после регистрации перебралась в квартиру Гарри, здесь произошли фантастические изменения. Бренда была уже на третьем месяце, и беременность явно шла ей на пользу. Гарри, когда она видела его в последний раз, тоже выглядел прекрасно, но сейчас...

Он едва успел поцеловать ее в щеку, как рухнул на кровать и тут же заснул, кажется, прежде, чем голова его коснулась подушки.

Он отсутствовал три дня. Бренда знала, что он “собирает материал” для своей новой книги, но какой именно и где, он никогда ей не рассказывал. Что ж, Гарри есть Гарри, и ей придется привыкнуть к этому. Но как можно смириться с тем, что он по возвращении выглядит так, словно провел эти три дня в концентрационном лагере!

Гарри проспал весь день, и к вечеру Бренде показалось, что у него лихорадка. Она позвонила врачу, и тот приехал около восьми часов вечера. Но Гарри спал мертвецким сном. Врач сказал, что, вероятно, у Гарри пневмония, хотя симптомы до конца не ясны. Он оставил лекарства, объяснил Бренде, как и что следует делать, и записал на бумажке свой номер телефона, сказав, что, если ночью Гарри станет хуже, Бренда должна немедленно позвонить, особенно если возникнет нарушение дыхания или начнется кашель.

Ночью Гарри хуже не стало, а утром он настолько пришел в себя, что с охотой позавтракал. После этого Гарри осторожно завел с Брендой очень странный разговор, который привел ее в смятение и показался еще более тяжким и болезненным, чем все их разговоры когда-либо прежде, даже в периоды наиболее мрачного — настроения Гарри в менее счастливые времена. Но когда он сказал, что хочет составить завещание в ее пользу или, в случае если она не сможет им воспользоваться, в пользу их будущего ребенка, Бренда громко расхохоталась и набросилась на него с упреками.