Впоследствии, добавляет хронист, французский король вернулся в свое королевство, но, будучи не в силах забыть оскорбление, нанесенное ему женой во время крестового похода, он развелся с ней, используя аргумент кровного родства; вскоре Алиенора вышла замуж за Генриха II.

Политическая тональность, в которой выдержаны этот инцидент и тайный сговор Раймунда и Алиеноры, не вызывает у читателей сомнения, как и акцент, сделанный на ведущей роли мужчины Раймунда, но не женщины Алиеноры, оказавшейся на положении подчиненного, управляемого, покоренного существа[657]. Но автор не упускает из виду и частного, чувственного и даже сексуального характера этого сговора. Этот аспект, так сказать, необходим для претворения в жизнь мести Раймунда, ставшей стержнем повествования, хотя и не слишком правдоподобной: без этого аспекта, как и без пособничества Алиеноры, ее дядя не сумел бы осуществить свой коварный план. Хронист, не колеблясь, заявляет о прелюбодеянии королевы, совершенном в Антиохии, — прелюбодеянии, которое в эпоху Гильома было известно всем и расценивалось всеми как естественное следствие ее темперамента. Короче, по мнению Гильома Тирского, Раймунд постоянно манипулировал несчастной Алиенорой, чтобы сначала реализовать свои политические замыслы, а затем отомстить королю. Алиенора причастна к заговору в силу своего легкомысленного нрава (imprudens). Таково политическое — и отчасти «мачистское» — видение этого происшествия, соответствующее мнению о женщинах, которого придерживались церковнослужители этой эпохи.

Порой говорили, что Гильом Тирский ненавидел Алиенору, а потому воспользовался ее опалой и пленением после 1174 г., чтобы очернить ее память и угодить тем самым Генриху II. Но он, вероятно, не дерзнул бы даже помыслить обвинить королеву в неверности, если бы поведение Алиеноры в Антиохии уже долгое время не считалось предосудительным[658]. Согласно Д. Д. Р. Оуэну, у Гильома в его далекой Палестине не было нужды проявлять чрезмерную осмотрительность, что приходилось делать другим авторам; он мог позволить себе опасные высказывания без особого на то риска. Но, добавляет исследователь, когда Алиенора, уже будучи в немилости и под надзором, проезжала через Тир, следуя из Антиохии в Иерусалим, Гильом был еще слишком молод (приблизительно восемнадцать лет), а потому нет ничего удивительного в том, что он считал вину королевы доказанной, тем более, если он, как полагают, писал свою историю для французской аудитории[659]. Такой аргумент кажется мне вдвойне рискованным. Ибо в то время, когда Гильом составлял свою хронику, нельзя было быть абсолютно уверенным в том, что попытка очернить Алиенору, восставшую против Генриха II, заклятого врага французского двора, бесспорно, поддерживавшего мятеж королевы и ее сыновей, непременно обрадует капетингское окружение. Мне кажется, нет никакого сомнения в том, что в эпоху Гильома супружеская измена Алиеноры была, так сказать, общеизвестным фактом, пусть даже автор хроники предпочел настаивать на политическом аспекте этой неверности, говоря о влиянии инцидента в Антиохии на будущее крестового похода и латинских государств Ближнего Востока. Причем интересно, что Гильом, вслед за многими историками крестового похода, приписывал неудачи экспедиции инциденту, возникшему из-за Раймунда, даже несмотря на то, что король не поддержал планы кампании антиохийского князя, что, как кажется, acontrario, говорит об их уместности.

«Черная легенда» об Алиеноре получила широкое распространение после ее смерти в 1204 г. Эта легенда стала особенно популярна с середины XIII в., поскольку в это время начали появляться ее новые варианты, превращавшие Алиенору не только в королеву-прелюбодейку, но и в настоящую Мессалину, женщину одновременно жестокую и порочную. Так, в частности, обстояло дело с рассказами о ненависти королевы к Розамунде Клиффорд, юной и прекрасной любовнице ее мужа, которую, в отличие от Алиеноры, литературная история идеализировала, как идеализировала она любовников в куртуазных романах и артуровских легендах.

Однако, если ограничиться одной лишь темой, касающейся неверности королевы, то следует признать, что она стала популярной задолго до смерти Алиеноры. Конечно, с XIII в. эта тема варьировалась, обрастая новыми подробностями; дело дошло до того, что королеве стали приписывать огромное количество любовников, не забывая упомянуть и о скандале в Антиохии, где, как полагали, она обольстила некоего сарацина, отождествленного вскоре с Саладином. Но, по сути, эта легенда является лишь литературным «изводом» репутации королевы, закрепившейся за ней еще до ее смерти. Многие источники, появившиеся на свет между 1170 и 1204 гг., намекают на безнравственное поведение Алиеноры и многочисленные любовные связи, существовавшие и до инцидента в Антиохии, и после него.

Однако именно события, произошедшие в Антиохии, стали определяющими. Именно они, более чем вероятно, послужили основанием для крайне раннего появления у королевы репутации неверной супруги и сыграли в данном случае роль катализатора. Какой бы ни была общая тональность или идеологическая установка рассказов, повествующих (или хранящих красноречивое молчание) о поведении королевы в Антиохии, легко можно допустить, что они не возникли из ничего. Крайне сдержанный, но при этом очень точный рассказ Иоанна Солсберийского, еще более тонкие намеки в переписке короля и Сугерия и даже умышленное молчание Эда Дейского, как кажется, указывают на супружескую неверность, как, впрочем, и политизированная трактовка событий Гильома Тирского, завуалированные утверждения Ричарда Девизского или суровые обвинения и недоброжелательное отношение Гиральда Камбрийского.

Ясно, что ответить на вопрос о том, в чем именно проявилась эта неверность, сегодня практически невозможно. Можно лишь предположить, взяв за основу свидетельства, достойные доверия (в частности, рассказ Иоанна Солсберийского), что подозрения Людовика были обоснованы — именно такой вывод сделали многие историки, как только стало известно об инциденте в Антиохии. Либо, напротив, можно утверждать, что естественная привязанность дяди к племяннице оказалась предосудительной в глазах чересчур суровых рыцарей и прелатов Севера, которые требовали от королевы более скромного поведения, не верили в ее добродетель и даже советовали королю, раздраженному этими слухами, без промедления увезти супругу из Антиохии. В данном случае особое внимание должно быть уделено требованию королевы расторгнуть брак на основании кровного родства супругов — Иоанн Солсберийский подчеркивает именно это обстоятельство.