Императору было достаточно тяжело заполнить свой досуг. Во время прогулки Он прохаживался по двору вперед и назад сорок-пятьдесят раз в час, и когда это становилось слишком однообразным, смотрел на костер. В начале зимы Император построил ледяную горку во дворе. Она была не очень хорошая, но все же это была горка. Делать ее было гораздо интереснее, чем потом использовать ее по назначению.

Как только я приехал в Тобольск, мне предложили на выбор несколько комнат, и ни одна из них не оказалась хорошей. Одна была наполовину прачечная, а другая находилась под парадной лестницей. И хотя последняя комната выглядела лучше всего, мне показалось, что она была очень шумной, т. к. находилась прямо под лестницей. И это стало причиной того, что я стал жить в Доме Корнилова. Но когда приехал Яковлев, он не позволил никому жить за пределами губернаторского дома, и через некоторое время я вернулся в «прачечную».

С течением времени комиссар, исполняющий свои обязанности, и охрана находили всякие способы проводить репрессии против членов Царской Семьи. Императрица редко покидала свою комнату и таким образом мало контактировала с окружающим миром. Больше всех страдал Император. Его заставили снять погоны с монограммой Его отца Императора Александра III. Часы прогулок были сильно сокращены. Никому не разрешали разговаривать с кем-нибудь из охраны, а со временем и сама охрана большей частью была заменена мадьярами.

Эта простая семейная жизнь продолжалась до начала апреля, когда первый важный большевистский командир Яковлев прибыл из Москвы. Он был принят Императором, который показал ему комнаты, в которых они жили. Провел его и в комнату Великого Князя [Цесаревича], где тот лежал больной в постели. В конце этого визита Яковлев попросил, чтобы его отвели во второй раз посмотреть на Великого Князя.

С приездом Яковлева все изменилось в худшую сторону. Неожиданно самый страшный удар обрушился на Царскую Семью. Они были насильно разделены.

После ланча 12 апреля Яковлев объявил, что у него имеется инструкция — перевезти Императора и что он надеется, что Императрица будет согласна и ему не придется применять силу. Императрица была страшно расстроена. Бедная Императрица совершенно обезумела и проливала горькие слезы. После ланча Император и Императрица предложили Яковлеву, чтобы Она последовала с Императором, на что он ответил, что это совершенно не включено в его инструкции, но что у него нет никакого возражения, если Она хочет так сделать, то он берет ответственность на себя. Это был ужасный день.

Цесаревич был очень, очень болен и постоянно звал свою маму, которая не могла прийти! Было почти пять, когда Она, наконец, появилась и сказала нам, что Император и Она уедут этой ночью. Она также собиралась взять с собой Великую Княжну Марию, которая оставалась всегда доброй, яркой и волевой. Она обладала колоссальной физической силой, как ее дедушка Император Александр III, и могла приподнять [слово не удалось прочитать] как какую-то ненужную вещь на своем пути и поставить ее в сторону. «Мои ноги, — так Императрица называла Ее, когда Она последняя из Царских Детей слегла с корью в январе 1917 года. — Я потеряла свои ноги». Царская Семья обедала наверху, в то время как все остальные ели, как обычно, внизу. В 11 часов вечера были приглашены все, кто обычно обедал с ними, на чай в гостиную. Чай был подан за большим круглым столом. Это было очень печальное чаепитие.

После этого члены Царской Семьи остались одни, чтобы заняться последними приготовлениями. Около двух часов ночи тарантасы начали подавать во двор. Только один тарантас был крытым, а все остальные совершенно открытые. Отъезд был назначен на 3 часа ночи. Между тремя и четырьмя Они спустились вниз, и все могли попрощаться с ними.

Император каждому пожал руку и что-то сказал. Мы все также поцеловали руку дорогой Императрицы. Императрица и Великая Княжна Мария сидели вместе в полузакрытом тарантасе. Их сопровождали: князь Долгоруков, доктор Боткин, комнатная девушка Императрицы Демидова, слуга Императора Чемодуров, один лакей Седнев. Телеги были выстланы сеном, на котором они сидели или, скорее, полулежали. Императрица хотела ехать с Императором, но Яковлев этого не позволил. Император должен был ехать с ним. Почему? Может быть, у них были тайные переговоры? Возможно, мы никогда этого не узнаем. Дни шли за днями, и пришла только единственная открытка, в которой было сообщено о месте их пребывания. Потом вторая, на этот раз из Екатеринбурга и уже с адресом.

Впоследствии мы узнали, что они должны были ехать в Тюмень из Тобольска и оттуда — на поезде на восток. Дороги находились в ужасном состоянии, началось таяние снега, и в одном месте им пришлось пересечь реку, где уже начал таять лед. На вторую ночь Они провели несколько часов в избе и прибыли на следующий день в Тюмень, где их ждал поезд, который повез их по направлению к Омску. Незадолго до прибытия в Омск Яковлев покинул поезд и поехал на машине на телеграф, чтобы переговорить с Москвой, и, обнаружив, что были сделаны приготовления для ареста путников, он вернулся в поезд и отправился в противоположном направлении. По прибытии в Екатеринбург поезд был остановлен, и Царская Семья отправлена в дом, который был спешно приготовлен для их приема. Вокруг дома был поставлен высокий деревянный забор из грубых досок, и окна побелены изнутри.

Остальные из нас остались в Тобольске, пока еще на один месяц, ожидая выздоровления Цесаревича, а потом мы проделали то же путешествие. Однако к этому времени лед уже растаял, и мы могли путешествовать по воде. Бедный маленький мальчик был очень болен, но Родионов, наш новый комендант, был безжалостен. По внутреннему складу характера комиссар этот был официальным человеком, и, я должен сказать, постоянно заботился о своих обязанностях. Вначале он настоял на том, чтобы все двери были открыты, а потом запер их на замок и тем самым создал себе массу неудобств. Естественно, ощущалось большое волнение, когда мы проплывали мимо села Покровское, и мне был показан дом старца. Когда мы прибыли в Тюмень, Родионов собрал всех нас в салоне парохода и по своему списку зачитывал имена присутствующих. По мере прочтения каждого имени называемый должен был встать и идти к поезду, который был подан сразу после того, как мы сошли на землю.

После генерала Татищева были названы графиня Гендрикова и мадемуазель Шнейдер, Тутельберг, Е. Н. [Елизавета Николаевна]. Когда они все ушли, баронесса Буксгевден сказала: «Как насчет меня?» Родионов посмотрел свой список