— Говорит, что впервые после войны видит русского, — перевела Милица. — У нее самой два сына воюют на фронте. Один под Сараевом, другой под Тузлой.

Она показала на фотографии сыновей, которые висели на стене.

Сергею приходилось бывать в сербском доме один раз, в Пече, у родителей Каричей. Это был обычный дом, в котором родились и выросли братья. Вот так же на стене слева висели портреты родителей, а на противоположной стороне — портреты четырех братьев. Портрет сестры поместили чуть ниже, в центре. Сергей вспомнил, что раньше такой обычай — вывешивать семейные фотографии на стенах — был во многих русских селах, да и не только в них.

Сергей заметил под тумбочкой граммофон, точно такой же он видел у Тамары, в ее московской квартире, когда после выписки из госпиталя они с Русяевым остались у нее ночевать. Помнится, тогда они до утра крутили старые пластинки и пели песни.

— Можно, я посмотрю? — спросил-Сергей.

— Да, да, пожалуйста, — быстро перевела Милица слова хозяйки. — Здесь и пластинки есть.

— Джорджи Марьянович, Радмила Караклаич, — вслух начал читать он названия пластинок. — Скажите, а есть у вас «Тамо далеко»?

— Есть, есть, — сказала хозяйка и тут же разыскала пластинку.

Сергей ручкой завел граммофон. В комнате раздалась торжественная и печальная мелодия, та, которую так любили Тамара с Николаем.

Пришел Мишко, все сели за стол, выпили вина, и долго еще сидели, вслед за граммофоном подпевая «Тамо далеко».

Было уже далеко за полночь, когда в комнату вошла хозяйка и сказала, что приготовила им постель. Она почему-то решила, что Милица и Мишко — муж и жена. Мишко, улыбнувшись, качнул головой и сказал, что привык спать на свежем воздухе. Натянув куртку, он ушел спать в машину. Сергей хотел пойти вслед за ним, но глаза Милицы остановили его.

Сергей лег на полу, Милица — на кровати.

Когда погас свет, он начал рассказывать Милице о себе, о своих родителях. Затем, посмотрев на запотевшее от дождя окно, спросил:

— Милица, скажи, как будет по-сербски: ты мне нравишься?

— Ты ми се свидьшашь, — ответила Милица.

— Где ты сейчас? — помолчав немного, спросил он.

— Где си сади? — ответила Милица и добавила: — Где си тако дуго био?

— Где ты так долго был? — перевел Сергей. — Я сам све врема ишао ка теби. Я все время шел к тебе.

Они помолчали. Тишину нарушил тихий голос Милицы:

— Я сам чекало. Я тебя ждала.

— Мне это приятно слышать, — отозвался Сергей. — Я сам све врема ишао ка теби. Где ты сейчас?

— Я сам са тобом, — тихо вздохнула Милица.

— Ты си лепа, — сказал Сергей. — Ты красивая, зеница ока моего.

— То мие приятно да чуем, — как эхо отозвалась Милица.

Сергей замер и вдруг бросился вперед, как когда-то в воду Белого Дрина:

— Я хочу тебя обнять.

— Не жури, милый, — помолчав, вздохнула Милица и добавила: — Не торопись, милый. Я и сама этого хочу.

Ночью Сергею приснился странный сон. Будто он у себя в Сибири. Едет в автобусе, подходит к своему дому. Но на его месте огромная воронка. Вокруг бродят собаки, а по огороду разбросаны одеяла, подушки, одежда. Откуда-то сверху медленно падают длинные павлиновые перья, похожие на виденные им в Кырке. Он посмотрел вверх, пытаясь понять, кто же там теребит этих диковинных птиц. По небу неслись ракеты. Сергею захотелось крикнуть, но сил не было. Он раскрывает рот, а звука нет. Стало жарко, захотелось пить. Увидев посреди двора ведро, он поднимает его, подходит к колодцу и видит на дне много-много блестящих монет. «Зачем было возвращаться, если здесь все разрушено?» — думает он и начинает собирать разбросанные вещи. Ведь скоро должна приехать Милица, он сам приглашал ее. Неожиданно в руках у него оказался каменный мишка и послышался знакомый голос девушки: «А я его отправила на Байкал. Ты сам рассказывал: медведи не любят шума и у них может разорваться сердце. А у нас здесь война, стреляют. Ты не возражаешь?»

Он проснулся, рядом спала Милица. Лицо ее было тихим, спокойным и родным. Она улыбалась, и он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ее сон. Ощущая ее тепло, Сергей подумал, хорошо бы съездить когда-нибудь в Сараево, пройтись по той улице, на которой выросла Милица. Нет, он не пытался загадывать вперед, в нынешней ситуации, он понимал, дело это пустое. Сергей слышал, что Караджич предлагал казакам приезжать в Боснию и заселять пустующие земли. У него была попытка думать в эту сторону, но получалось так, что каждый раз он разворачивал свои мысли и увозил Милицу к себе в Иркутск. Он представлял, какими будут глаза у брата, да и у всех его знакомых. Эта мысль была ему приятна, и он жалел только об одном, что нет отца с матерью. Но он был уверен, что Милица бы им понравилась.

А утром они уже вновь мчались мимо разбитых и оставленных жителями сел по дорогам Боснии. В садах падали с деревьев яблоки, сливы, но хозяев не было видно, и некому было собирать новый урожай. Война прошлась по этим местам и словно метлой вымела все живое. У нее была своя, кровавая жатва.

Он смотрел на неубранные поля и вспоминал слова царя Лазаря, с которыми он обратился к народу, собирая воинов и крестьян на битву с турками. Вот и сейчас, как сотни лет назад, в горах созревала виноградная лоза, на полях колосилась пшеница. «А крестьяне сидят в окопах и не знают, вернутся ли они вообще в родные места, — думал он. — Война — страшная штука! Она оставляет у людей главные чувства — победить или умереть».

И все же настал тот день расставания, который Сергей всячески оттягивал. Все мыслимые сроки своего возвращения в Россию он пропустил и понимал: дальше уже к нему могли применить санкции. Он не так уж и боялся их, но врожденная привычка подчиняться установленным правилам взяла верх. Сергей сказал Милице, что ему пора ехать в Белград.

— Да-да, тебе пора, — согласно кивнула головой Милица. — Мы постараемся отправить тебя на попутной машине. Я бы сама поехала проводить тебя, но у меня срочное задание. Я позвоню в Белград Зорану. Ты у него остановишься? А может, позвоню прямо в Иркутск. Ты не возражаешь?

Последними словами она постаралась скрыть плеснувшую из глаз тоску, и, взяв ее за руку, он торопливо проговорил:

— Я все там улажу и вернусь. Правда, правда! А потом уедем в Россию.

— Хорошо, я буду тебя ждать, — улыбнувшись глазами, ответила Милица.

Поджидать машину остановились возле какого-то оставленного жителями села. Вдоль дороги с выбитыми окнами неприкаянно стояли дома, некоторые были без крыш, одни голые стены. Неподалеку, на бугорке, среди бетонных обломков лежал конусообразный купол минарета, а чуть поодаль, с закопченным, пробитым куполом и вываленной боковой стенкой, смотрела на дорогу сельская церквушка.

Сергей зашел с Милицей в сад. Усыпанные плодами ветки гнулись к земле, сквозь траву желтыми и красными глазками выглядывали уже опавшие яблоки.