любых воздушных и наземных разведчиков лагерь для резервистов, которые совсем скоро начнут прибывать для формирования сапёрной части. И уже к полудню целая колонна грузовиков, нагруженная нами и всем необходимым для полевого лагеря снаряжением, отправилась в путь за черту города.

Наши отцы-командиры из числа кадровых офицеров избрали место для лагеря в пойме реки Уссури на берегу длинного рукава одной из её стариц и среди густых рощиц, перемежаемых совхозными полями и лугами. И мы, не откладывая дел в долгий ящик, сразу же стали ставить палатки: штабную, для кухни и столовой, а потом уже и для личного состава. Тут же, прямо в первую очередь, из числа солдат-резервистов из нашего города были выявлены повара, и совсем скоро уже задымила полевая кухня, готовя нам первый армейский обед. Как сейчас помню, наши новоявленные кулинары изобрели на скорую руку совсем незамысловатое блюдо из гречки, сдобрив его консервированной в масле скумбрией. Получилось нечто похожее не то на жидкую кашу, не то на густой суп, но это чудо дилетантского по сути поварского искуса на редкость оказалось невероятно вкусным. Или нам это только показалось, одурманенным пряным лесным воздухом в знойный день и основательно уставшим от непривычной и экстренной работы.

Ещё пару дней мы, квартирьеры мобилизационного лагеря, занимались выстраиванием всей палаточной линейки для приёма прибывающих резервистов, начинающейся от КП с шлагбаумом у начала проселка, идущего к нашему лагерю от межрайонного грейдера, и заканчивающейся пунктом санобработки и горячей баней на берегу старицы. К концу этих работ нам объявили, что ранним утром, возможно, ещё до восхода солнца, к нам начнут уже прибывать резервисты из отдалённых регионов страны. Так оно и случилось на самом деле.

В штате формирующейся части я числился начальником клуба, и мой брезентовый клуб размещался на самом краю лесной поляны и в самом начале выстроенной непосредственно палаточной линейки. В мои обязанности входило встречать прибывающих и направлять их к следующей палатке, где сидели уже кадровые офицеры: они уже знакомились с каждым резервистом поближе, выясняли их специальности и воинские звания в запасе, забирали гражданские документы и направляли по линейке к следующей палатке. Заканчивалось это прохождение баней у речной старицы, переодеванием в армейскую одежду и направлением в солдатскую столовую, где ждал их первый завтрак.

В этой клубной палатке мы и жили вместе с мужичком средних лет, работавшим в Уссурийской сплавной конторе, в своё время прошедшим обязательный срок службы в армии: его откомандировали ко мне якобы в помощники. Мы с ним сразу сдружились, и он мне здорово помог в познании азов армейской службы. Он добровольно взял на себя обязанности денщика, ходил на кухню за обедами, приносил мне положенный офицерский доппаёк, который мы вместе и съедали, уютно обустроил наше просторное жилище со столиком у палаточного окна, с раскладными стульчиками возле него, и всего с двумя железными армейскими койками в уголке справа от входа у брезентовой двери.

Ещё не начал бледнеть восток, а на нашу поляну уже вышли с лесной тропы человек пятнадцать первых новобранцев-резервистов. Одеты они были разношёрстно и, конечно, совсем не для парада, а кто во что горазд, будто по грибы собрались все на скорую руку. Тут же без команды и галдежа побросали свои тощие котомки и сумки-авоськи возле большой берёзы на краю поляны и построились в одну неровную шеренгу передо мной, стоявшим у входа в палатку. Все они в основном были на вид лет 30–35, но некоторые были и помоложе. Подождав с минуту, пока они выровняют строй и перестанут перебраниваться в неизбежной при этом короткой сутолоке, я объяснил им о порядке дальнейших мобилизационных процедур и спросил, откуда они к нам прибыли. Оказалось, что из сибирских краёв и областей, всем было приказано немедленно с получением повестки явиться на призывные пункты, кое-кого снимали даже непосредственно с полевых работ, не давая им возможности хотя бы на минуту заскочить домой. Потом на автобусах и грузовиках следовали до аэропортов, там грузились в гражданские пассажирские лайнеры и далее – до Хабаровска. А после посадки в дальневосточном аэропорту уже поездом до железнодорожной станции Ружино, где их уже ждал опять автотранспорт. Вот такой длинный путь, и везде стояли посты, регулирующие и направляющие движение новобранцев – без суеты и неразберихи, а чётко и оперативно.

Заметив, что они не собираются забирать свои котомки, брошенные у берёзы, я объяснил, что учения продлятся всего несколько недель, и домашние харчи лишними совсем не будут. Но они мне не поверили и только дружно рассмеялись в ответ: мол, если так экстренно всех срывали с мест и меньше чем за сутки доставили сюда за тысячи километров от дома, то это уже что-то очень серьёзное назревает. А котомки с остатками домашней снеди только обуза солдату, потому что армия как мать родная и оденет, и накормит. Обескураженный их ответом, я невпопад дал команду «налево» и «шагом марш», но они повернулись правильно «направо» и бодро зашагали на огонёк свечи в стоящей за редкими кустами очередной палатке. Как только они отошли от нас, мой напарник тихонько напомнил мне о моей невольной ошибке, а я с досадой лишь рукой махнул, мол, уже и сам догадался.

Вот так началась моя короткая воинская служба.

Резервисты-сибиряки прибывали до конца дня и вели себя точно так же, как и те, первые. Никто из них не верил, что их привезли сюда всего на несколько недель, все помнили недавние даманские события, и некоторые прямо говорили, что им совсем скоро придётся идти не только до бывшего нашего Порт-Артура, но и чуть ли не до самого Пекина. Среди прибывших резервистов оказалось положенное по штату количество офицеров и сержантов, и совсем скоро все они уже приступили к исполнению обязанностей, предусмотренных штатным расписанием. Лагерь наполнился сотнями людей, задымили новые походные кухни.

А вот за брошенными у нашей берёзы котомками так никто и не пришёл. Мой напарник с лычкой ефрейтора на погонах уже вечером занялся ревизией, как он сказал, этих «трофеев». В них, и правда, ничего особенного не содержалось: так, остатки домашней пищи в виде пирожков-блинов, недопитых бутылок с водой и молоком и черствеющих кусочков хлеба. Но не обошлось и без исключительных находок. Ефрейтор выложил на наш маленький столик несколько небольших кусков хорошего домашнего сала и неначатую полулитровую бутылку, запечатанную плотно кукурузным початком. Попробовали эту чистейшую прозрачную жидкость – оказалась превосходным самогоном. И мы вдвоём с напарником перед сном ещё раз хорошо поужинали.

Но эта первая ночь наполненного сотнями