«Разумеется, я бы отменил деньги за звание академика. Самое почетное звание в науке измерять деньгами, примешивать сюда корысть — фу. Нигде в мире этого нет. В Королевском обществе английском члены должны платить сами взносы. Шутка ли, быть членом английского Королевского общества! Да и у нас в Императорской академии не было вознаграждения. За что платить? За то, что ты удостоился почета быть избранным в Академию наук? Да и зачем, спрашивается, эти деньги, только привлекать всяких недостойных, которые рвутся в академики, чтобы обеспечить себе пожизненный пенсион. Нет, не говорите мне ничего, это дело не нравственное. Я понимаю, раньше, в первые годы советской власти, надо было поддержать крупных ученых материально. Надо было сохранить их, создать им условия для работы. Ну а теперь-то, слава Богу, хорошим ученым и без того платят. Тем более что у нас академики большей частью директора институтов, заведующие отделами. Атмосфера сразу очистится. Вы бы знали, что творится на выборах в Академию. Приезжает с Кавказа. Ученый он никакой, занимается горными обвалами на уровне альпинистов. Хочет баллотироваться на членкора. Что делать? Устраивает для одного, другого, третьего академика охоту на Кавказе. Для детей их — отдых в альпинистском лагере. А уж ужинам, обедам — нет числа, привозит „дары гор”. Покупает себе большинство. У другого друг один — академик-начальник. Тот приезжает и выламывает, выкручивает руки академикам за своего дружка. Третий армянин — всех армян мобилизовал. Четвертый договорился: нынче меня, следующий раз — его. Сделки, торговля, неприкрытые подношения… В результате, несмотря на все усилия президента, вице-президентов, кого выбирают? На чаепитии у президента договариваются, вроде бы, полюбовно. Кандидаты достойные, возражений нет? Нет! А при выборах проходят другие. Люди, о которых на том же чаепитии говорили пренебрежительно: недостойные кандидаты. Они на кандидата наук еле тянут. Кроме того, еще бывает, что в отместку действуют. Я, например, знаю членкора М. Хороший специалист. Действительно серьезный ученый. Его третий раз нынче завалили. Так он что сделал? Разъярился и выступил против своего соперника. Высек его самым блистательным образом. В итоге прошел третий, абсолютно серый человек, всем безразличный».

— Если мир — гармоническое единство, то правильно ли противопоставлять живое мертвому?

— Так-то так, а вот что такое жизнь, никто определить толком не может.

— Это у меня для книги «Моя жизнь на дне литературы».

Этот из породы номенклатурных. Их как бы отменили вместе с советской властью, но они остались. Ему все положено бесплатно. В театр, на концерт — звонит в дирекцию, заказывает. Ему все без очереди. Приехал на курорт. Требует, чтобы организовали рыбалку. Пожаловала дочь с зятем. В голову не приходит снять им комнаты. Будьте любезны устроить, выделите. Ехать на базар — все берут такси, он требует машину. И дают. Он не скупой, нисколько, он просто привык, и так привык, что по-иному жить не будет, ни за что. Для него все не номенклатурные, это «наш замечательный простой советский человек». В каком смысле «простой»? В том, что без власти. Власть дана — значит, ты уже не простой, посложнее, с тобой уже считаться надо, ты знаешь, что народу нужно, что народ поймет, что он будет приветствовать.

В предсмертной записке за час до самоубийства Александр Фадеев все же вырвался на волю и сказал то, что думал: «Не вижу возможности дальше жить, т. к. искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-ничтожным руководством партии. Лучшие кадры литературы в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погублены благодаря преступному попустительству власть имущих».

Узнав о самоубийстве Фадеева, Хрущев определил: «Он в партию стрелял, а не в себя». Но спустя несколько дней это самоубийство нам преподнесли как поступок спившегося человека, спьяну, мол, застрелился. Подлейшее было высказывание. На самом деле Фадеев бросил выстраданное обвинение партийному руководству за все то, что они творили с нашей культурой. Он и сам в этом участвовал, его вынуждали, и он за свою вину приговорил себя к высшей мере, но они-то все… Как всегда они ни при чем.

А тот же Хрущев, осудив сталинские репрессии в 1962 году, в июне, не сомневаясь, отдает распоряжение расстрелять демонстрацию рабочих в Новочеркасске.

Американец, какой-нибудь клерк, приезжая в Россию, чувствует себя вельможей, держится заносчиво, надменно, все ему не так.

К тридцати годам он женился, появились дети, хороших две девочки, но жена у него была неинтересная, а в банке он встречал красивых женщин, они работали рядом, и он думал с тоской, что мог бы жениться на этой или на этой. Когда его знакомили на корпоративных вечеринках с дочерьми его начальников или вообще «больших людей», ему казалось, что он мог бы добиться куда большего, если бы не поспешил, и тайно все более раздражался от вида своей жены, да и от всей семьи своей. «Проиграл, — думал он, — проиграл свою жизнь».

Хороший поэт был Николай Тряпкин, он написал в 1982 году:

Как научились воровать!

Воруют все напропалую,

Ворует сын, ворует мать,

И строят дачу воровскую.

Воруют, врут, из-под двора,

Воруют дно из-под кадушки,

Воруют совестью Петра,

Воруют душу у Марфушки.

Уже про себя:

Не сумел я достойно прожить эти жуткие годы,

Только пил, да гулял, да плясал

Среди блуда и кала.

И руками вовсю потрясал,

Не жалея кимвала.

Известно, что Михаил Афанасьевич Булгаков написал письмо правительству, прося разрешения уехать из страны, где он как писатель не может быть полезен у себя в отечестве, прося великодушно отпустить на свободу.

Ему позвонил Сталин, спросил: «Что, мы вам очень надоели?»

Письмо было действительно резкое, но ведь честное. Булгаков мог ответить: «Я все написал в своем письме, я хочу уехать».

Вместо этого он пояснил, что раздумывает, может ли русский писатель жить вне родины, и понял, что не может. То есть, отказался от своего письма.

Струхнул? Наверное. Спрашивается, зачем писал? Конечно, растерялся. Конечно, Сталин сформулировал вопрос точно, там были и угроза, и миролюбие. Но все же поспешность отказа и форма отказа от своих слов, все это не вызывает сочувствия.

Нам рассуждать сегодня легко. Могли отпустить, могли и посадить. Неизвестно, получили бы мы тогда роман «Мастер и Маргарита».

ОНИ ВСЕ ЗНАЛИ ПРО СЕБЯ

Замечательную историю рассказал Сергей Капица, как его отец вместе со своим другом Николаем Семеновым пришли к художнику Кустодиеву, известнейшему в то время, и сказали: «Вы делаете портреты знаменитых людей, а сделайте наши портреты, тех, кто будут знамениты».

Их уверенность поразила художника. Он нарисовал парный портрет обоих, Семенова и Петра Капицы. Этот портрет висит в Академии наук в Москве. Им было по 23 года. Они стали академиками, оба получили по Нобелевской премии.