– Боюсь, я мало чем смогу вам помочь в обоих случаях, но постараюсь, так что спрашивайте.

– Кто такой этот мистер Лорример?

– Мне почти нечего о нем сказать. Он переехал сюда года три-четыре назад. Ему лет пятьдесят пятьдесят – шестьдесят. По-моему, неплохо обеспечен. Говорят, Лорример сколотил состояние в Австралии или где-то в тех краях, а затем вернулся, чтобы обосноваться на родине. Он посещает утренние службы в нашей церкви по воскресеньям и, кажется, ведет тихую жизнь.

– Он был дружен с мисс Тидер? Я потому спрашиваю, что, по словам Сары Расселл, нечто сказанное им в прошлое воскресенье в церкви сильно встревожило мисс Тидер и заставило написать мистеру Уиньярду.

– Вот как? – Пастор явно испытывал неловкость. – Могу я попросить вас обсудить это с самим мистером Уиньярдом? Я не предам его доверия, если скажу, что он приходил сюда вчера вечером, был до крайности взволнован и, можно сказать, сделал признание, которое я назвал бы исповедью. Беседа была доверительной, и я предпочел бы не раскрывать ее содержание без согласия мистера Уиньярда. Я посоветовал ему откровенно рассказать все вам, инспектор. Наверное, вам следует встретиться с ним и поговорить об этом.

– Непременно, сэр.

– Еще бокал хереса перед уходом?

– Нет, спасибо.

Пастор рассеянно наполнил свой бокал и задумчиво пригубил его. Литтлджон подумал, что настало время закончить беседу. Мистер Клапледи оказался настоящим кладезем информации. Инспектор невольно задумался, удастся ли ему отыскать иголку в огромном стоге сена, который вывалил перед ним священник. Он решил посетить несколько человек из тех, кто упоминался в беседе. Теперь у него набралось достаточно материала, чтобы начать работу. Оставалось только спросить, как устроена очистная установка в отстойнике, однако просьба описать ее заметно смутила мистера Клапледи.

– Простите, инспектор, но я ничего не понимаю в технике. Я дал продавцу себя уговорить, не посоветовавшись со специалистом, когда устанавливали эту штуку, и с тех пор Гормли выступает в роли инженера, а то и разгребателя грязи. Вам лучше обратиться к нему насчет ямы… или погодите… да, думаю, они у меня сохранились. Да, пожалуй, они где-то здесь.

Пастор принялся старательно перебирать беспорядочные груды бумаг в шкафах и ящиках, пока не извлек какую-то папку с документами, после чего, запыленный, но торжествующий, вручил детективу свою находку. Технические описания и инструкции, рекламные письма, отзывы довольных покупателей и, наконец, схему канализационной системы пастората, включая подробные чертежи камер отстойника. Литтлджон внимательно просмотрел их и кивнул.

– Могу я взять это на время, сэр? Вероятно, чертежи пригодятся коронеру на дознании сегодня днем – они дают наглядную картину. Кстати, я должен идти, если не хочу опоздать на слушание, тем более мне еще надо встретиться с инспектором Олдфилдом, обсудить те дополнительные сведения, что вы мне сообщили.

– Конечно, возьмите папку, инспектор. Увидимся на дознании. К моему огорчению, я выступаю там свидетелем. Всего вам доброго. Вы ведь найдете дорогу сами?

Литтлджон заверил пастора, что провожать его не нужно, и покинул кабинет. После его ухода мистер Клапледи с трудом поднялся. Он никогда еще не пил сразу три бокала хереса подряд, а вино было довольно крепким, и пастор чувствовал непривычную слабость в ногах, у него слегка кружилась голова. Он задумался о только что состоявшейся беседе с инспектором. Похоже, херес придал ему остроту мысли и вселил в него храбрость.

– Полли Друс – потаскушка, – сказал он себе торжественно, словно совершил поразительное открытие, но затем эпитет, который, будь преподобный Клапледи трезв, заставил бы его смущенно покраснеть, внезапно дал пастору пищу для размышлений. – Кстати, о сладеньком[89], – проговорил он с удовольствием и украдкой выглянул в окно.

Миссис Джексон еще возилась на птичьем дворе. Одна из ее питомиц взяла вдруг моду клевать собственные яйца. Экономка ловила кур одну за другой и осматривала их клювы в поисках преступницы. Убедившись, что миссис Джексон занята, пастор осторожно отступил к двери и тихо проскользнул в кладовую. Там во всем своем великолепии стоял изумительный яблочный пирог, коронное блюдо экономки, к которому мистер Клапледи питал особую слабость.

– Ах, сладкий пирог, – вздохнул священник, отрезал себе изрядный кусок и тайком отнес в кабинет.

Откусив побольше, он аккуратно положил остатки пирога на блокнот с промокательной бумагой, чтобы вернуться к ним позднее, затем открыл ящик стола, достал большую пачку листов с надписью: «Жизнь пчелы медоносной (Apis Mellifica), описанная Этелредом Клапледи, магистром искусств (Кембриджский университет)». Пастор перевернул несколько страниц, пока не нашел место, где закончил писать в прошлый раз, страницу 1103, обмакнул перо в чернила, посадил кляксу на ковер, откусил еще пирога и, забыв обо всех волнениях в Хилари, погрузился в проблемы своих ульев.

Однажды ночью вскоре после убийства Этель Тидер констеблю Харриуинклу приснился сон. Они с женой покоились на широкой супружеской постели, как две могучих сонных горы, и сладко храпели в унисон, оглашая тишину трубными звуками, – счастливая семья мирно почивала после дневных трудов. Но если дородное тело констебля отдыхало, его бодрствующий разум взвивался на дыбы.[90] Харриуинклу снилось, будто он бродит по родной деревне и распутывает нити преступления, причем в роли жертвы выступали попеременно то мисс Тидер, то инспектор Олдфилд, а когда наконец пойманный им преступник предстал перед судом, констебль получил сержантские нашивки из рук коронера, мистера Абсалома Каррадайна, кавалера ордена Британской империи. Когда храп Харриуинкла прервался, стал тише, затем сменился хриплым свистом и, наконец, смолк, поскольку констебль начал пробуждаться, три серебряных шеврона на его рукаве чудесным образом превратились вдруг в более почетный знак отличия в виде черной нарукавной повязки, на которой пламенели алые буквы MBE[91]. Страж закона, открыв глаза, и какое-то время, недовольный, лежал недвижимо под боком у супруги. Его досада объяснялась тем, что во сне преступник был каким-то безликим, расплывчатым, а потом и вовсе исчез, словно изображение на необработанном закрепителем фотоснимке. Тонкий пучок света пробился сквозь щель у края черной маскировочной шторы в спальне. Петухи за окном уже задирали друг друга яростным кукареканьем, а куры на заднем дворе жалобно кудахтали, готовились снести яйца. Утки исполнили свой долг перед миссис Харриуинкл под покровом ночи, и теперь весело крякали в пруду позади полицейского участка. Констебль Харриуинкл принял решение.