Потом все прекратилось. Я слышала, как он тяжело дышит и пытается говорить.

– Чертова… чертова… ох ты чертова… Прок… проклятая… Сучка…

Я лежала неподвижно, желая раствориться в темноте, которая укутывала меня. Я знала, он собирается пнуть по голове. Я уже чувствовала, как дробятся и ломаются зубы, как хрупкие кости черепа, хрустя, втыкаются во влажную мякоть мозга. В тщетном сопротивлении я дрожала и стискивала зубы. Звук будет такой же, как когда разбиваешь дыню, глухой, липкий. Услышу ли я его?

Но ничего не произошло. Послышался другой звук: быстрое и настойчивое шуршание, в котором не было никакого смысла. Какой-то немного мясной звук, плоть трется о плоть в мягком шлепающем ритме. Потом он издал стон, и теплые капли жидкости упали мне на лицо и плечи, разбрызгавшись по обнаженной коже в тех местах, где порвалась рубашка.

Я застыла. Где-то на периферии сознания посторонний наблюдатель размышлял о том, было ли это самой омерзительной вещью из тех, с которыми я когда-либо сталкивалась. Вообще-то нет. Кое-что мне пришлось увидеть в «Обители Ангелов», не говоря уже о смерти отца Александра или чердаке Бердсли… полевой госпиталь в Амьене… господи, нет, это даже и близко не стояло.

Я лежала безвольная, с закрытыми глазами, вспоминая разные неприятные события из своего прошлого, и на самом деле желая выменять этот опыт на что-нибудь из того, что случилось давно.

Бобл наклонился, схватил меня за волосы и несколько раз стукнул об дерево, дыша с присвистом.

– Ты у меня попляшешь… – пробормотал он, уронил руку, и я услышала шаркающие шаги, он уходил.

Когда я наконец открыла глаза, то была одна.

* * *

Я осталась одна – хоть что-то. Кажется, жестокое нападение Бобла испугало мальчишек. Я перекатилась на бок и замерла, вдыхая и выдыхая. Я была уставшей и опустошенной. Джейми, где же ты?

Меня не пугало, что может случиться дальше, – я не заглядывала дальше настоящего момента, дальше одного вдоха, дальше одного удара сердца. Не думала и не чувствовала. Пока еще нет. Просто лежала и дышала.

Очень медленно я стала замечать всякие мелкие детали. Кусочек коры, запутавшийся в волосах, царапал щеку. Плотный ковер из сухих листьев, обнимающий мое тело. Усилие, когда от дыхания поднималась грудь. Нарастающее усилие. Возле глаза задергался какой-то маленький нерв.

Внезапно я осознала, что с кляпом во рту, отеком и скопившейся в носу кровью я просто рисковала задохнуться. Я перевалилась на живот так, чтобы не дернуть веревку, и начала тереться лицом о землю, затем я уперлась в нее ногами и наклонилась вперед, теперь уже с нарастающим отчаянием царапая лицо о древесную кору, безуспешно пытаясь ослабить или сдвинуть повязку. Кора разодрала губу и щеку, но платок был так туго завязан вокруг моей головы, что лишь сильнее врезался в края рта, открывая его так, что слюна безостановочно наполняла комок ткани. Я поперхнулась, ощутив, как мокрая тряпка перекрывает горло, и почувствовала, как поднимается рвота, обжигая рецепторы где-то в носу. Нет, нет, нет. Ты не будешь, не будешь, не будешь блевать! Я втянула воздух, кое-как проходящий по забитому кровью носу, и почувствовала, как по горлу скользнул густой железный привкус. Снова поперхнувшись, уже сильнее, я согнулась пополам, петля на шее затянулась, и перед глазами расцвели белые пятна.

Я упала назад, ударившись головой о ствол. Но я едва заметила это: слава Господу, петля ослабла и я смогла сделать два-три глотка пропитанного кровью воздуха.

Нос сильно опух и продолжал отекать. Я стиснула зубы на кляпе и попыталась прочистить пазухи, подув изо всех сил, пусть даже ненадолго. Теплая кровь, смешанная с желчью, брызнула вниз по подбородку и полилась на грудь. Я быстро задышала, чтобы запастись кислородом.

Выдохнуть, вдохнуть. Выдохнуть, вдохнуть. Выдохнуть… но нос уже так распух, что воздух почти не проходил, и я почти всхлипнула от паники.

Боже, только не плачь! Ты умрешь, если заплачешь! Ради бога, не плачь!

Выдохнуть… выдохнуть… Прочистить… Я фыркнула, истратив последние запасы воздуха в легких, и сумела добиться щели шириной с волос – довольно, чтобы наполнить их еще раз.

Я задержала дыхание, пытаясь продержаться в сознании достаточно долго, чтобы найти другой способ дышать, должен быть другой способ. Я не могла позволить мелкому засранцу вроде Харли Бобла убить меня так глупо. Это было неправильно, этого не могло случиться.

Полусидя я прижалась к дереву поплотнее, чтобы максимально ослабить давление петли на шею, и уронила голову вперед – так кровь сбегала вниз, капая из носа. Это немного помогло, но ненадолго. Глаза начали сами собой смыкаться: нос точно был сломан, и вся верхняя часть лица постепенно отекала, наполняясь кровью и лимфой от травмы, при этом не только лишая меня зрения, но и сильнее затрудняя дыхание.

В отчаянии я стала кусать тряпку во рту, жевала ее, пропуская материю между зубов, пыталась сжать ее, расплющить, передвинуть внутри… Я прикусила щеку, но мне было все равно, это было не важно, значение имело только дыхание. Господи, я не могу дышать, пожалуйста, помоги мне дышать, помоги… пожалуйста.

Укусив язык, я всхлипнула от боли и поняла, что у меня получилось просунуть его над тряпкой так, что я могла дотянуться до уголка губ. Отодвигая кляп что есть сил, я сумела сделать небольшой канальчик для воздуха. Сквозь него проходила лишь тонкая струйка кислорода, но я могла дышать, а все остальное не имело значения.

Моя голова была неудобно наклонена, а лоб прижат к дереву, но я боялась двигаться, в страхе потерять непрочную животворящую струю – вдруг кляп сдвинется, если я пошевелюсь. Я сидела неподвижно, сжав руки, и делала длинные свистящие и булькающие вдохи, размышляя о том, сколько я смогу так продержаться. Мышцы шеи уже дрожали от напряжения. Руки снова пульсировали, надо полагать, они и не прекращали, но мне было не до них. Теперь же я обратила на это внимание и тут же приметила стреляющую боль, которая жидким огнем обжигала каждый ноготь, она отвлекала меня от насмерть затекших шеи и плеча.

Мышцы шеи дернулись, и их свело. Я резко всхлипнула, перекрыла себе воздух и выгнулась, как струна, воткнув пальцы в веревки и пытаясь вернуть себе доступ к нему.

Чья-то рука опустилась мне на плечо. Я не слышала, как он подошел. Слепо мотнув головой, я принялась бодать его. Мне было все равно, кто он и чего хочет, пусть только снимет кляп. Изнасилование казалось справедливой ценой за выживание, по крайней мере сейчас.

Я отчаянно мычала, фыркала, сопела, мотала головой, разбрызгивая вокруг кровь и желчь. Мне нужно было показать, что я задыхаюсь: пока что уровень их сексуального образования доказывал, что он может даже не заметить, что я не дышу, и начать удовлетворять свои желания, не предполагая, что изнасилование становится некрофилией на глазах.

Он закопошился возле моей головы. Господи, спасибо, спасибо! Каким-то сверхъестественным усилием я удержала себя в вертикальном положении, голова кружилась, из глаз сыпались искры. Потом полоска ткани упала, и я рефлекторно вытолкнула мокрый комок изо рта, тут же поперхнувшись. Меня начало рвать почти одним только воздухом, тело содрогалось в пустых позывах.