— Тогда покажи себе! Если ты не узнаешь правды, то растеряешь все, что приобрела. Ты снова станешь женщиной, которая позволяет мужчине избивать себя. Если ты не найдешь мужчину, который бы издевался над тобой, ты займешься самоистязанием. Возможно, ты смогла бы его спасти, Лес, и тогда тебе пришлось бы как-то жить с этим. Но я готова поставить десять против одного, что ты ничего не сумела бы сделать! — Круто развернувшись, Фредди пошла прочь, продираясь сквозь ивовые заросли.

Лес плакала, провожая ее взглядом. Когда Фредди исчезла за кустами, Лес слезла с коня, чтобы развязать путы и уехать. И вдруг увидела, как по воде поплыла первая ветка.

Оцепенев, она стояла у лошади и ждала следующей ветки. Когда та стремительно пронеслась мимо, Лес вдруг почувствовала вес свернутой в бухту веревки, свисавшей с бедра. Хватит ли у нее мужества узнать правду? Хочет ли она узнать правду?

Фредди не видит ее и потому ничего не узнает. Только она сама будет знать. Внезапно Лес почувствовала острую потребность выяснить, могла ли она спасти Уорда.

Взяв веревку в руки, она с бьющимся сердцем подошла к кромке воды. Следующая ветка, вращаясь, плыла по течению — она оказалась даже ближе к ней, чем был тогда Уорд. Лес подумала, что бросить веревку так, чтобы она коснулась торчавших мокрых листьев, будет совсем нетрудно.

И ошиблась. Веревка ударилась о воду позади ветки, и этот шанс был упущен. Зажав веревку в потной ладони, Лес ждала следующую. На этот раз веревка ударилась о воду ближе к берегу, чем оказалась ветка. После семи безуспешных попыток она поняла, что не могла бы спасти Хэма.

Лес попыталась еще раз бросить, учитывая теперь скорость течения и изгиб русла. На этот раз у нее почти получилось. Если бы у нее было время все это взвесить, рассчитать и потренироваться, если бы Уорд поймал веревку в нужный момент, тогда, возможно… Но возникало слишком много «если». В конечном итоге права оказалась Фредди. Уорд был приговорен в тот момент, когда его лошадь пошла ко дну.

Веревка выскользнула из влажных рук Лес, и ее унесло течением. Лес смотрела, пока веревка не пропала из виду, а затем, не разбирая дороги, она помчалась к Фредди. Бросившись к ней с распростертыми объятиями, она принялась благодарить ее.

Фредди обняла сестру, дала выплакаться на своем плече, а потом отстранилась и, пригладив ее растрепавшиеся волосы, сказала с улыбкой:

— Если ты готова, мы можем ехать назад. Возможно, еще удастся застать момент, когда этого сукина сына закопают. Все, Лес, все закончилось. Ты свободна!

Дальше маршрут перегона пролегал через территории индейцев, через прерии с богатой травой и множеством поросших деревьями берегов рек и ручейков. Дэл остановился у ручья со странным названием Смердящий. Это была их первая ночевка после переправы через Ред-Ривср.

При въезде в лагерь виднелся плоский холм, усыпанный обломками песчаника. Куски мягкого камня имели разную форму, некоторые напоминали плиты, некоторые — валуны. Первопроходцы из белых, дабы увековечить память о себе, откалывали куски породы и вырезали на них свои имена. Теперь неподалеку от природного холма вырос холм рукотворный — из камней с гравировкой, высотой около двенадцати футов.

После ужина Фриско предложил Фредди прогуляться. Дэл показал ей скалы и рассказал об истории насыпного холма.

— Отсюда до тех холмов триста футов, — сказал он. — На одном из камней есть и мои инициалы. Хочешь, вырежу твои?

— Спасибо. — Заходящее солнце окрашивало кожу Фредди в розовато-золотистый цвет с оттенком оранжевого. — И еще, если ты не против, вырежи инициалы моих сестер.

Опустившись на одно колено, Дэл, вытащив нож, принялся колдовать над мягким камнем.

— Как Лес, держится? — спросил он.

Пока Дэл трудился над гравировкой, Фредди поведала ему историю, рассказанную Лес. Дэл помрачнел.

— Все сложилось к лучшему, — заключил он, вставая.

Теперь, когда он убрал нож и руки его оказались не заняты, находиться рядом с Фредди становилось все труднее. Он не мог на нее смотреть, не вспоминая об их близости. Когда он видел ее обтянутые брюками ягодицы, ладони его делались влажными. Желание не было для него внове, но никогда еще оно не овладевало им так безраздельно и никогда не было столь сильным и постоянным.

Фредди держала в руках маргаритку. Опустив взгляд на цветок, она спросила, тронув лепесток:

— Сколько быков мы потеряли во время переправы?

Весь день погонщики задавали ему этот вопрос, и всякий раз ответ застревал в горле.

— Двадцать три. В результате наша фора снизилась до семидесяти одного быка.

— Этого хватит? — В последних лучах заходящего солнца глаза Фредди казались нефритовыми.

— Очень надеюсь, — ответил Дэл.

Что-то в этой женщине — и только в ней одной — задевало самые потаенные струны его души, заставляя их звенеть в унисон ее песне. Она была для него как сирена, манила к себе, призывала к подвигу. Когда Фредди смотрела на него, он словно вспыхивал… Его влекло к ней, и Дэл хотел, чтобы она им любовалась; более того, хотел стать лучше — только ради нее. Он стремился выиграть для нее наследство — хотел победить дракона и бросить поверженное чудовище к ее ногам. Он желал отметить ее своей печатью, чтобы весь мир знал: это его женщина, ее он никому не отдаст.

— Когда ты смотришь на меня вот так, я ни о чем не могу думать, — прошептала Фредди, и цветок выпал из ее руки.

— Нам надо возвращаться, — проговорил он внезапно охрипшим голосом.

— Ты этого хочешь?

Фредди кончиком языка облизала губы, и Фриско застонал.

— Я не хочу пользоваться твоей минутной слабостью, Фредди, не хочу, чтобы ты потом плохо обо мне думала.

— Ты всегда прав, Дэл, — сказала Фредди. И вдруг подошла к нему вплотную и обвила руками его шею. — Теперь мне надо выяснить, как сильно я задену твое самолюбие, если сама воспользуюсь твоей слабостью, — проговорила она с загадочной улыбкой на устах.

Он решил, что ослышался. Потом засмеялся и крепко обнял ее.

— Думаю, я смогу с этим смириться!

Дэл прижимал ее к себе все крепче, чтобы она почувствовала, сколь велико его желание. Затем он сказал то, что должен был сказать:

— Мы хотим разного, Фредди, хотим жить каждый по-своему. Я не могу обещать тебе будущего. Черт, я вообще не могу тебе ничего обещать!

— Тогда дай мне сейчас то, что можешь, — пробормотала она, подставляя ему губы.

Дэл поцеловал ее — и тут же забыл обо всем на свете. Сейчас для него существовала лишь Фредди, лишь ее губы и сладостный запах ее тела. Теперь он не смог бы оторваться от нее, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Обоих переполняло желание, и оба с жадностью пили из сосуда наслаждения. В эти мгновения они были счастливы, потому что знали, что нужны друг другу. Обезумевшие от страсти, они торопливо раздевали друг друга.