Ник постоял, вслушиваясь – птичий переклик, шелест листвы, шорох воды по песку, – и пошел к дому.

Хозяев, судя по всему, не было: дверь подперта палкой. Ник сел на перила, надеясь, что ждать придется недолго.

Отсюда хорошо просматривался холм, постепенно светлеющий от солнца. В траве виднелась едва заметная тропка. Разветвляясь, она уходила в лес. Ник разглядывал ее, а потому пропустил момент, когда на вершине холма появился всадник.

Соскочил с перил, придерживая карман с пистолетом.

На фоне серо-розового неба получалось различить только силуэт. Кажется, мальчишка.

Ник замер на нижней ступеньке, не убирая руки из кармана.

Всадник приблизился. Теперь солнце освещало его сбоку, и Ник узнал Матвея Дёмина.

Тот, кажется, совсем не удивился. Спешился, зацепил повод за резную «шишечку» крыльца. Глянул Нику в лицо – задиристо и насмешливо.

– Давно не виделись.

Л-рей был в обрезанных до колен джинсах и футболке, очень загорелый. Волосы мокрые, как после купания – словно он приехал из лета.

– Ну? Чего молчишь? Это же ты ко мне приперся, а не я!

Нику пришлось сглотнуть, прежде чем он смог заговорить:

– Кто я? Какое на мне проклятие? Ответь!

Дёмин присвистнул и удивленно сказал:

– Ну ты даешь! Тормоз!

Ник шагнул к нему, но странно хрустнуло под ногами – и все пропало.

…Он сидел на кафельном полу. Продолжала хлестать горячая вода, ванную заволокло паром. Было очень холодно. До гусиной шкуры.

Ник ясно представил за столом своих родителей и дядю Родислава с тетей Мариной. Мика, недовольного тем, что оторвали от книги. Маленького Денека, которому не хотелось сидеть, а хотелось бегать. Услышал голоса, смех, почувствовал запахи утреннего кофе, мокрого от росы сада и тополиных почек.

Теперь он понимал, за что его порой ненавидел Гвоздь. Счастье ли это – помнить?

«Да. Несмотря ни на что». Ник с силой провел ладонью по лицу, словно мог стереть усталость. Нужно продержаться еще несколько часов. Он сможет. Должен.

Георг уже ждал. Александрины в комнате не было, тарелки стояли под запотевшими крышками.

Ник сел на привычное место. Вытянул салфетку из кольца. Накрахмаленная ткань хрустнула в пальцах.

– Приятного аппетита, – сказал Георг.

– Спасибо.

Под крышкой оказалась тарелка с супом. Ник увидел морковные звездочки, цветные ромбики из перцев и едва не рассмеялся. Ну точно как в первый день после детдома!

Есть не хотелось, но он взял ложку.

– Скажите, почему мы с Миком настолько похожи?

Георг внимательно посмотрел на него. Нику удалось выдержать и не отвести глаза.

– Значит, ты вспомнил не все. А поверишь тому, что я расскажу?

– Да. Врать вы не станете. Смысла нет: не помню сейчас, могу вспомнить через полчаса.

– Действительно. А ты молодец, Никита. Мне всегда было жаль, что не ты мой внук. В тебе есть стержень.

«Наверное, я должен чувствовать себя польщенным», – подумал Ник. Уточнил:

– В отличие от Мика, вы хотите сказать?

– Да.

Ник поводил ложкой в бульоне, вылавливая оранжевые звездочки.

– Когда мы бежали к автовокзалу, там, в Фергуслане, Мика ранили в плечо. Но он бежал. Потому что иначе тетя Марина осталась бы с ним, а он не мог этого позволить. И потому что Денька боялся.

Ник помнил шальные от страха глаза Мика, его трясущиеся губы, и как быстро кровь пропитала футболку.

– Родислав все-таки ушел с Павловичем?

– Думаю, да. Он говорил: перевал Карыч.

– А почему остался Артур?

– Мой… отец должен был прикрывать автобусы с беженцами. Его же опознали? Я видел в газете некролог.

Ник сжал черенок ложки; вздулись и проступили вены. Он читал! И не знал, что это – про отца. «От лица Генерального штаба Управления регистрации и контроля… выражает соболезнование семьям и близким погибших… майор Артур Павел Гориславский…»

– Да, его нашли. А Динару и тебя – нет. Все были уверены, что вы сгорели в автобусе.

– Кроме вас.

– Я знал, что ты должен выжить.

Нику вдруг показалось: если бы не исступленная вера Георга – все случилось бы иначе.

– Вы сразу решили назвать меня Миком?

– Да. Это самое оптимальное в такой ситуации. А личные чувства, какими бы они ни были, не должны мешать делу.

– Вы хороший актер. Я верил, что вы мой дед. Верил, что есть… определенные личные чувства.

Он все-таки сказал это, с досадой подумал Ник. Не хотел, а сказал, пусть сумбурно, но Георг-то понял.

– А разве это так уж странно? Невероятно? Никита, посуди: ты действительно заменил мне внука. Даже не так: стал моим внуком, наследником рода Леборовски. Ты заставил себя уважать, мальчик. И я горжусь тобой. Это правда.

Ник отвел взгляд. Он верит? Или просто хочет поверить?

– Так почему нас с Миком можно перепутать на детских фото?

– Одна кровь. Марина и Динара – двоюродные сестры по материнской линии, вы оба пошли в общего прадеда. Да и отцы у вас сходного типажа, их часто принимали за братьев.

– А где другие мои родственники?

– Артур упоминал только, что семья его на Севере и они не виделись со времен его школьной юности. А Дина осиротела в семнадцать лет. Какое-то время она жила у нас, Кристи приняла ее как дочь. Собственно, здесь девочки и познакомились с Родиславом и Артуром.

– Мы ездили к вам, я помню. А потом перестали. Почему?

– Я считал, что Родислав поступил неправильно, когда ушел из проекта. Марина приняла сторону мужа, а Динара чувствовала себя неловко в этом доме без сестры и Кристи. Артур, кстати, заглядывал, когда случались командировки.

– Но мы же поехали на Белхе. Получается, наши отцы продолжали дружить.

– Насколько мне известно, Артур не оставлял надежды уговорить Родислава вернуться. С тем и отправился в Арефские земли. Псы должны были вот-вот найти нового л-рея, решающий этап, много интересной работы.

Да, действительно, мужчины часто уединялись. Как-то Ник проснулся среди ночи, вышел в коридор и увидел, что они все еще сидят на веранде. На столе вперемешку стояли стаканы с недопитым чаем и рюмки, лежали какие-то бумаги, карта. Ник услышал, как дядя Родислав сказал сердито: «А может, это – тест на милосердие?» Удивило, что офицеры спорят ночью о таких вещах. А потом отец заметил: «Никита? Ты чего не спишь?» Дядя Родислав тоже посмотрел на него. Так странно посмотрел, что Ник перемялся с ноги на ногу. Качнулась длинная тень, скрипнули половицы. «А что есть милосердие, Родька? – спросил отец. – Ответь мне! Может, хоть тогда пойму почему…» Он не договорил. «Иди спать, Никита, – сказал дядя Родислав. – Если душно, открой окно в коридоре, протянет». Ник шагнул назад, в темноту. На веранде молчали, потом кто-то выругался. Кто – непонятно, таким сдавленным был голос.