В голосе Георга слышалось искреннее сожаление.

Ник опустил руки.

– Сегодня, – сказал он.

– То есть?

– Вы же сами говорили, лучше всего, когда л-рей уезжает из города. Значит, сегодня вечером.

– Ты… в несколько взвинченном состоянии.

– Да. Но я не знаю, что будет со мной завтра. И вы не знаете. А я… – Ник с трудом проталкивал слова через горло, – не могу в больницу. Давайте решим все сегодня.

Он встал, уцепившись за край стола. Знобило, и Ник понимал, что Георг это видит. Пусть!

– Вы же успеете все подготовить? Я пока поднимусь к себе.

– Никита, ты уверен?

Ник мотнул головой.

– Но вы… тоже не уверены. Вы боитесь. Вдруг я на самом деле сойду с ума. Или что-нибудь придумаю. Сегодня, Георг. Так будет лучше для всех.

– Хорошо.

Ник шел через пустой дом, и ему чудились голоса: мамы, отца, Мика, Деньки. Очень хотелось быть с ними.

– Быстрее, – приказал Матвей.

Юджин покосился на стрелку спидометра.

– Быстрее, ну! – Мальчишка ударил по приборной панели.

Дорога была плохая, асфальт то и дело перерезали трещины и стертые пятна ямочного ремонта.

– Я не удержу машину, – сказал Юджин.

Он устал. Выехали на рассвете, а Матвей лишь трижды дал остановиться. Очень хотелось курить. Занемела поясница. Хуже того – начала неметь левая рука.

– Плевать.

– Ты покалечишься. Я погибну.

Матвей с ненавистью посмотрел на него.

– Пусти меня за руль.

– Нет.

– Я хочу уехать отсюда, ты что, не слышишь?!

– Мы уже уехали, Матвей.

Мальчишка откинулся на спинку сиденья. Юджин не видел его лица, но слышал, как он произнес:

– Недостаточно далеко.

Стрелка спидометра дрогнула и отклонилась правее.

Солнце низко висело над горизонтом. Полчаса назад они проехали деревню. Юджин даже не предложил остановиться. «Я – старая развалина», – подумал он, осторожно перебирая пальцами левой руки. Пальцы слушались плохо.

Последний раз они ехали так после смерти Фаддея Раймирова.

Хотя нет. Матвей тогда бился в истерике и матерился. Сейчас же напряжен так, что тронь – и разлетится на мелкие осколки.

Кем был этот мальчик, Микаэль Яров? Юджин видел в окно, как за ним приехали. Матвей в это время ругался хриплым шепотом под капельницей – ему хотелось вырваться из УРКа как можно скорее. Юджин, устав слушать, вышел в коридор. Стоял у окна, рассасывая таблетку. А когда вернулся, мальчишка лежал с закрытыми глазами и ресницы у него были мокрыми.

– Дай я поведу, – снова сказал Матвей.

Юджин промолчал. Впереди маячили большегрузы. «Только бы никого не вынесло на встречку», – подумал, круто закладывая руль влево. Колонна шла плотно, и вернуться, втиснуться между машинами не было возможности. Пыль, поднятая колесами, казалась алой в закатном солнце. «Только бы никого…» Матвей вытянул руку и уперся в приборную панель.

Колонна закончилась. Юджин подался вправо – вовремя, впереди замаячил крутой мост через овраг. Мелькнул знак, ограничивающий скорость.

– Не сбавляй! – велел Матвей.

У Юджина была мокрая спина.

– Извини, я слишком стар для подобного, – сказал он.

Думал, мальчишка закричит, но тот молча согнулся на сиденье и уперся лбом в сжатые кулаки. А ведь до заката еще есть время.

Шоссе, вильнув, уходило влево. На перекрестке виднелась крыша заправочной станции.

– Проселок. Сворачиваем?

– Да, – глухо ответил Матвей, не разгибаясь.

Дорога пошла еще хуже, затрясло сильнее. Теперь по обе стороны тянулся лес, а солнце висело прямо перед лобовым стеклом.

– Деревня.

– Мимо.

Там и было-то всего с десяток дворов.

Проскочив, оказались на неплохом асфальте. Может, рядом воинская часть? Юджин уже дважды замечал в небе вертолет с черной маркировкой на брюхе.

Дорога, к счастью, была пустынна.

Лес то становился гуще, то редел. Юджин поглядывал, выискивая удобное место. Кажется, там можно проехать.

Машина плавно скатилась с дороги, приминая колесами траву.

– Куда?! – вскинулся Матвей.

– Хватит. Пора, – повернулся к нему Юджин.

Мальчишка несколько секунд молчал, и у него подрагивало горло. А потом вдруг засмеялся.

Ник проснулся в начале пятого и лежал, глядя в открытую дверь на часы. За бликующим на солнце стеклом двигались золотистые стрелки.

В животе было пусто, будто не ел несколько дней. А еще холодно.

Минуты отсчитывались крохотными рывками, приближая вечер.

«Нужно вставать», – подумал Ник, но не пошевелился.

Теперь, когда он помнил Ареф, знал, что выстрелить – не страшно. Все убивают.

Дернулась стрелка.

Интересно, если бы отец был жив, что бы он сейчас сказал? Ник попытался представить: вот они втроем сидят… ну, пусть в кабинете. Георг, конечно, за столом. Отец на небольшом диванчике в углу. Сам он на подоконнике. Что бы чувствовал? Азарт? Нетерпение? Спокойную уверенность? Наверняка бы о больнице не упоминалось. Зачем, ведь они были бы единомышленниками.

Были бы?

«Да», – честно признался себе Ник. Всю его жизнь, ту, которую он помнил, отец был прав. Самый умный, самый эрудированный, самый волевой, самый решительный – да разве кто другой мог бы сравниться с отцом! А уж в тандеме с Георгом – прославленным полковником Леборовски, дворянином, и прочая, и прочая…

«Я завидовал Мику, – вспомнил Ник. – Что у него такой дед». И втайне гордился: Леборовски привечает его, а не своего внука.

В дверь аккуратно постучали.

– Я не сплю, – громко произнес Ник.

Вошел Георг.

– Пора.

Холодно в животе. И пусто.

– Да, я сейчас.

Он не торопился, но и не старался медлить специально. Выходя, оглянулся на комнату. Показалось: не вернется. А если и вернется, то другим.

Впрочем, какая разница? Комната все равно осталась чужой. Апартаменты гимназиста Микаэля Ярова.

Леборовски ждал внизу, с сумкой и пятнистой, под камуфляж, ветровкой в руках. Одет он был непривычно: в темные штаны и темную рубашку, открывающую жилистые руки. Ветровку отдал Нику:

– Накинь, к ночи в лесу прохладно.