Начиная таким образом понемногу выходить из себя, мистер Теливер подъезжал к воротам дорнкотской мельницы. В эту самую минуту выезжал из них слишком хорошо ему известный человек, на отличной черной лошади. Они встретились в расстоянии пятидесяти ярдов от ворот, между большими каштанами, вязами и высоким берегом.

– Теливер! – отрывисто сказал Уоким, высокомернее обыкновенного, – что вы за глупости там наделали, разбросав комки и глыбы земли на том дальнем загороженном месте. Я вам сказал, что из этого выйдет. Но ваш брат никогда не хочет заниматься земледелием по какой-нибудь методе.

– О! – отвечал Теливер, вспыхнув, – достаньте так кого-нибудь другого, который будет у вас учиться.

– Вы верно пьяны, – заметил Уоким, действительно полагая это единственной причиной красного лица и сверкавших глаз Теливера.

– Нет, я не пьян, – сказал Теливер, – мне ненужно напиться, я и так решил более не служить такому подлецу.

– Хорошо, вы можете убираться завтра же из моего владение. Ну, молчать теперь и дайте мне дорогу.

Теливер, между тем, пятил свою лошадь и стал поперек дороги.

– Нет, я вас не пропущу, – сказал Теливер, горячась все более и более. – Я прежде вам скажу, что я о вас думаю. Вы слишком крупный мошенник, чтоб быть повешенным, вы…

– Пропусти меня, безграмотная скотина или я задавлю!

Мистер Теливер, пришпорив лошадь и взмахнув кнутом, кинулся вперед. Лошадь Уокима, пятясь, сбросила своего седока на землю. Уоким имел довольно присутствия духа, чтоб мгновенно выпустить уздечку. Лошадь вскоре тихо остановилась, и они мог бы вскочить на нее опять, отделавшись небольшим ушибом и потрясением; но прежде чем он встал, Теливер уже соскочил с своей лошади. Вид поверженного на землю, давно ненавистного ему человека возбудил в нем чувство бешеной, торжествовавшей мести, придавшее ему необыкновенную силу и ловкость. Он кинулся на Уокима, только что старавшегося встать на ноги, схватил его за левую руку так, что вся тяжесть тела Уокима висела на правой руке, опиравшейся на землю. В этом беспомощном положении он начал жестоко бить его по спине своим кнутом. Уокщм кричал изо всей силы, прося помощи, но все было тщетно; наконец послышался женский крик и восклицание: «отец, отец!»

Неожиданно Уоким почувствовал, что кто-то схватил Теливера за руку, ибо он перестал его бить и выпустил из рук.

– Ступай прочь, убирайся! говорил Теливер сердито.

Но эти слова были обращены не к Уокиму: стряпчий тихо приподнялся и, повернув голову, увидел, что Магги держала за руки Теливера; но, Конечно, его более сдерживала опасность ее ушибить, чем ее сила, хотя она на нем почти висела.

– Лука! Матушка! придите, помогите мистеру Уокиму! кричала Магги, услышав приближавшиеся шаги.

– Помогите мне взобраться на эту низкую лошаденку, – сказал Уоким Луке: – с ней я, быть может, справлюсь, хотя, мне кажется, я вывихнул руку. Вот проклятие!

С трудом Уоким поместился на лошади Теливера. Он повернулся к мельнику, весь бледный от гнева, и крикнул:

– Вы заплатите дорого за это, сэр. Ваша дочь свидетельница, что вы напали на меня.

– Я не боюсь, – отвечал Теливер гневным, глухим голосом. – Идите, покажите вашу спину; скажите всем, что я хотя и не вполне, а все же утвердил равновесие на сем свете.

– Садись на мою лошадь и проводи меня домой, – сказал Уоким, обращаясь к Луке: – только не через город, а через Тоо-тенский Брод.

– Батюшка, пойдемте домой! говорила Магги умолявшим голосом.

Когда же она увидела, что Уоким уехал и потому не могло быть более драки, она выпустила руки отца и истерически зарыдала. Бедная мистрис Теливер безмолвно стояла, дрожа всем телом от испуга; но Магги вдруг почувствовала, что отец, которого она более не держала, начал опускаться на ее руки и искать в ней опоры. Удивление прервало ее рыдание.

– Мне дурно, – сказал он: – помоги мне войти, Бесси: голова что-то кружится.

Он медленно вошел в дом, опираясь на жену и дочь и опустился в изнеможении на свое кресло. Багровая краска, за минуту покрывавшая лицо его, заменилась страшной бледностью. Руки его были холодны.

– Не послать ли лучше за доктором? – спросила мистрис Теливер.

Он, казалось, был слишком слаб и слишком много страдал, чтоб расслышать ее слова; но вскоре, когда мистрис Теливер – сказала Магги: «поди, и пошли кого-нибудь за доктором», больной взглянул на нее совершенно-сознательно и проговорил:

– Нет, доктора не надо. У меня только голова болит. Помогите мне лечь в постель.

Грустно кончился день, начавшийся так весело, с надеждой, что наступили опять счастливые дни; но смешанные семена должны дать и смешанный урожай.

Чрез полчаса после того, как отец улегся, пришел домой Том; он привел с собою Боба Джекинса, хотевшего поздравить своего старого хозяина и сознававшего, не без простительной гордости, что он был один из виновников томовой удачи в делах. Том также думала, что отец его будет очень рад кончить день разговором с Бобом; но теперь он должен был провести вечер в грустных ожиданиях последствий от этой безумной вспышки долго-сдержанной ненависти. Услышав печальную новость, он молча просидел весь вечер; он не имел ни сердца, ни желание теперь рассказывать матери и сестре подробности об обеде; они же и не спрашивали об этом. По-видимому, различные нити, составлявшие ткань их жизни, были так странно свиты между собою, что не могло быть у них счастья без горя. Том был грустен и уныл от одной мысли, что всегда его старание уничтожаются дурными поступками других. Магги переживала мысленно ту отчаянную минуту, когда она кинулась на отца, чтоб удержать его; но к этому грустному воспоминанию примешивалось у ней и какое-то смутное ожидание будущих несчастий. Никто из семейства не беспокоился очень о здоровья мистера Теливера; признаков его прежнего недуга не было, и они полагали очень естественным, что он занемог от припадка ужасного гнева и физической усталости, как от событий всего дня, так, и особливо, от жестоких усилий в драке. «Отдых, вероятно, его совершенно вылечит», думали они.

Том, сильно-уставший от дневной работы, рано лег спать и тотчас заснул крепким сном. Ему казалось, он только что лег, когда, проснувшись рано утром, он увидел мать свою, будившую его.

– Вставай, мальчик, поскорей. Я послала уже за доктором. Отец требует к себе поскорее тебя и Магги.

– Разве ему хуже?

– У него очень сильно болела голова всю ночь, но он не говорит, чтоб ему было хуже; он только вдруг – сказал мне: «Бесси, приведи детей, да скажи, чтоб они поторопились».

Магги и Том поспешно накинули на себя платье и почти в одно время вошли в комнату отца. Он ждал их; лицо его выражало страдание, но взгляд был совершенно сознательный. Мистрис Теливер стояла у его постели, дрожа от испуга; она казалась постаревшей и изнуренной от того, что прервали ее сон. Магги первая подошла к постели, но отец обратил свой взгляд на Тома, который. стоял за нею.