Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она не назвала себя, – заявил портье. Равик слышал в трубке чавканье.
– Это была женщина?
– Да.
– Она говорила с иностранным акцентом?
– Не обратил внимания, – сказал портье, продолжая чавкать.
Равик набрал номер клиники Вебера. Оттуда его не вызывали. Не звонили и от Дюрана. Тогда он попросил соединить его с отелем «Ланкастер». Телефонистка сказала, что оттуда его никто не вызывал. Значит, это была Жоан. Вероятно, она все еще в «Шехерезаде».
Через час телефон зазвонил опять. Равик отложил книгу, встал и, подойдя к окну, облокотился на подоконник. Легкий ветерок доносил снизу аромат лилий: эмигрант Визенхоф заменил ими увядшие гвоздики. В теплые ночи комната наполнялась запахом кладбищенской часовни или монастырского сада. Равик так и не мог понять, почему Визенхоф перешел на лилии: оттого ли, что он чтил память покойного Гольдберга, или просто потому, что лилии хорошо принимаются в деревянных ящиках. Звонки прекратились. Возможно, сегодня я усну, подумал он и снова улегся в постель.
Жоан пришла, когда он спал. Она сразу же включила верхний свет и остановилась в дверях. Он открыл глаза.
– Ты один? – спросила она.
– Нет. Погаси свет и уходи.
С минуту она колебалась. Затем прошла через комнату и распахнула дверь в ванную.
– Вранье, – сказала она и улыбнулась.
– Убирайся к черту. Я устал.
– Устал? От чего же?
– Я устал. Спокойной ночи.
Она подошла ближе.
– Ты только что пришел домой. Я звонила каждые десять минут.
Это была ложь, но он ничего не возразил. Успела переодеться, подумал он. Переспала со своим любовником, отправила его домой и явилась сюда в полной уверенности, что застанет меня с Кэт Хэгстрем. Тем самым она доказала бы, что я гнусный развратник, которого следует опасаться – каждую ночь у него другая. Как ни странно, хитро задуманная интрига всегда вызывала в нем восхищение, даже если была направлена против него самого. Он невольно улыбнулся.
– Чего ты смеешься? – резко спросила Жоан.
– А почему бы мне не посмеяться? Погаси свет:
у тебя ужасный вид. И уходи поскорее.
Она словно и не слышала его слов.
– Кто эта проститутка, с которой я тебя сегодня видела?
Равик привстал на локтях.
– Вон отсюда! Или я запущу чем-нибудь тебе в голову!
– Ах вот что… – Она пристально посмотрела на него. – Вот оно что! Значит, уже так далеко зашло!
Равик достал сигарету.
– Это же просто глупо. Сама живешь с другим, а мне устраиваешь сцены ревности! Ступай к своему актеру и оставь меня в покое.
– Там совсем другое, – сказала она.
– Ну разумеется!
– Конечно, совсем другое! – Вдруг ее прорвало. – Ты ведь отлично понимаешь, что это другое. И нечего меня винить. Я сама не рада. Нашло на меня… Сама не знаю как…
– Такое всегда находит неизвестно как…
Жоан не сводила с него глаз.
– А ты… В тебе всегда было столько самоуверенности! Столько самоуверенности, что впору сой – ти с ума! И ничто не могло прошибить ее! Как я ненавидела твое превосходство! Как я его ненавидела! Мне нужно, чтобы мною восторгались! Я хочу, чтобы из-за меня теряли голову! Чтобы без меня не могли жить. А ты можешь! Всегда мог! Я не нужна тебе! Ты холоден! Ты пуст! Ты и понятия не имеешь, что такое любовь! Я тогда солгала тебе… Помнишь, когда сказала, будто все произошло потому, что тебя не было два месяца? Даже если бы ты не уезжал, случилось бы то же самое. Не смейся! Я прекрасно вижу разницу между тобой и им, я знаю, что он не умен и совсем не такой, как ты, но он готов ради меня на все. Для него только я и существую на свете, он ни о чем, кроме меня, не думает, никого, кроме меня, не хочет. А мне как раз это и нужно!
Тяжело дыша, она стояла перед его кроватью. Равик потянулся за бутылкой кальвадоса.
– Зачем же ты ко мне пришла? – спросил он. Она ответила не сразу.
– Сам знаешь, – тихо сказала она. – Зачем спрашивать?
Он налил рюмку и подал ей.
– Не хочу пить. Что это за женщина?
– Пациентка. – Равику не хотелось лгать. – Очень больная женщина.
– Неправда. Уж если врать, так поумнее… Больной женщине место в больнице, а не в ночном клубе.
Равик поставил рюмку на столик. Как часто правда кажется неправдоподобной, подумал он.
– Это правда, – сказал он.
– Ты любишь ее?
– Какое тебе дело?
– Ты любишь ее?
– Нет, действительно, какое тебе до этого дело, Жоан?
– Мне до всего есть дело! Пока ты никого не любишь… – Она осеклась.
– Только сейчас ты назвала эту женщину проституткой. О какой же любви тут можно говорить?
– Это я просто так сказала. Из-за проститутки я бы и не подумала прийти. Ты любишь ее?
– Погаси свет и уходи.
Она подошла ближе.
– Я так и знала. Я сразу все поняла.
– Убирайся ко всем чертям, – сказал Равик. – Я устал. Убирайся ко всем чертям со своей дешевой загадочностью, хотя она и кажется тебе чем-то небывалым. Один тебе нужен, видите ли, для упоения, для бурной любви или для карьеры, другому ты заявляешь, что любишь его глубоко и совсем по-иному, он для тебя – тихая заводь, так, на всякий случай, если, конечно, он согласится быть ослом и не станет возражать против такой роли. Убирайся ко всем чертям. Очень уж у тебя много всяческих видов любви.
– Это неправда. Все не так, как ты говоришь, а совсем по-другому. Ты говоришь неправду. Я хочу вернуться к тебе. Я вернусь к тебе.
Равик вновь наполнил рюмку.
– Возможно, что ты действительно хочешь вернуться ко мне. Но это самообман. Ты искренне обманываешь сама себя, чтобы оправдать в собственных глазах свое желание уйти и от этого человека. Ты никогда больше не вернешься.
– Вернусь!
– Нет, не вернешься. А если даже и вернешься, то очень ненадолго. Потом снова явится кто-то другой, который во всем мире будет видеть только тебя, любить одну тебя, и так далее. Представляешь, какое великолепное будущее ждет меня?
– Нет, нет! Я останусь с тобой.
Равик улыбнулся.
– Дорогая моя, – сказал он почти с нежностью. – Ты не останешься со мной. Нельзя запереть ветер. И воду нельзя. А если это сделать, они застоятся. Застоявшийся ветер становится спертым воздухом. Ты не создана, чтобы любить кого-то одного.